Письмо

1 ч.д. 10.IV.34. Киев.

Дорогая моя Танюша!

Уже несколько дней не писала тебе; все последнее время я очень волновалась из-за квартирного вопроса и своего, и Воскобойниковского и так заморочилась, что даже не поздравила тебя с новорожденной Тасенькой; делаю это хотя теперь; от всей души шлю тебе и И.В. горячие пожелания вырастить ее такой же прелестной, какая она сейчас; пусть будет здорова и радует Вас, утешает во всех жизненных невзгодах; я писала ей ко дню рождения, получила ли она мое письмо и посылку?

Немало меня беспокоит и вопрос о руке Е.И.; я очень боюсь, как бы этот порез не дал неприятных последствий; жду с нетерпением известий, как у нее идет заживление, сняли ли швы, как хотели 7-го числа?

Неприятности валятся на всех нас: у Вас – одни, у нас – другие. Как я и говорю, мы очень переволновались за квартиру. Дело в том, что третьего дня явился к нам Л., эта подлая лиса, напомнившая мне Рейнеке-Лиса в его гадостях; так вот видишь, явился, как «доброжелатель» и начал с запугивания нас (как и в случае детской комнаты!) нашими лишними саженями, и это после того, что 1) комиссия предполагала у нас даже 3 ком., а не две и 2) председатель (уже не он) сказал Ел. Тих., что у Д.М. все благополучно, и ничего у них не возьмут. А тут вдруг «надо Вам освободиться от лишних саженей», и что же он предлагает – «Вы возьмите комнату Чебешовых (детскую), а они перейдут в кабинет»; сначала мы не сообразили этой чуши; было сказано много «доброжелательных» слов и после того, как мы сказали, что «подумаем», этот гад удалился. Когда мы стали обдумывать все слышанное, то сейчас же поняли, к чему он гнет: ясно получает и старается, т.к. спрашивается: « что же выиграет квартирная правительственная комиссия от того, что Чебеш. получат лишнюю площадь, да еще настолько, что у них будет лишних саженей больше, чем у нас сейчас. Я тотчас же пошла к Ел. Тих., которая теперь член правления, и от нее услышала – «все ложь, не верьте ни одному слову, сидите спокойно». Параллельно с этими перипетиями М.М. вел борьбу за свой кабинет; пришлось получить чуть не десяток разных бумажек, т.к. у него дело было серьезнее и реальнее, у него уже было предписание от домоупр. об освобождении 8-го этой комнаты. Так. обр. ему, несмотря на нездоровье, пришлось действовать быстро и решительно, дело дошло до «тройки», которая в один миг аннулировала их бумажку и освободила кабинет. Вот мы и воспользовались его хлопотами: папа отправился в Секцию, где ему сказали, чтобы он сидел спокойно, и если бы, паче чаяния, ему представили бы какую-нибудь бумажку, то с ней пришел бы в секцию, которая тогда и будет действовать; бумажки от домоуп. ничего не стоят, особенно, когда касаются таких лиц, как папа и М.М. И вот теперь у нас настало успокоение; конечно, возможно, что оно будет нарушено, но уже при других обстоятельствах. Не пишу, конечно, тебе массы деталей, которые показывают, что это за подлая личность; после своего визита он и не является; интересно, ждет ли он, что мы отдадим кабинет так же позорно-глупо, как отдали детскую, или он сообразил, что мы поняли его махинацию, а потому и идти нечего.

В нашем доме, благодаря же ему, пострадали Хох. и Серд.; забыли видишь ли, что у Хох. есть почти 17-тилетняя дочь, и что ей надо же дать угол и для спанья, и для занятий; кроме того, Л. упорно и многократно повторял во время осмотра квартиры, что «С-вы родители жены Хох.», как будто им хотя бы и в этом случае не надо иметь своего угла. Благодаря этому им прислан ордер уже от комиссии, которым старики выгоняются в проходную у кухни, а кабинет Х. забирается, под кабинет отводится комната стариков (нормальный в этой квартире кабинет); они, конечно, хлопочат, но неизвестно, чем кончится это дело. Все эти перипетии, ты понимаешь, страшно нервируют и нарушают и без того неважное равновесие. Слава Богу, что у Воскоб. дело кончилось так благополучно. Теперь у них еще волнение из-за Стаси; есть надежда, но уверенности – никакой. Меня, конечно, волновал еще больше этот вопрос потому, что лишившись нашего относительного квартирного комфорта, мы бы лишились и возможности принимать Вас у себя хотя бы с такими удобствами, как сейчас; ясно, что во всяком случае мы готовы были бы тесниться, но каково это было бы и нам, и Вам, и детям. Единственная радость, оставшаяся нам, была бы отравлена. Если же не явятся новые неблагоприятные обстоятельства, то, будем надеяться, все же поживем еще хоть немножко вместе.

Погоды у нас снова стали […] , то холодные, т.ч. пока Над. Вас., вероятно, не поедет в Ворз., и я ничего не узнаю о тамошних возможностях.

Все же надо думать о лете; ты поговори с д-рами, услышишь, что они будут советовать, как найдут состояние здоровья и детей, и Вашего с И.В.; я думаю, что прошедшая зима и начавшаяся весна были настолько неблагоприятны и нанесли такой ущерб Вашему общему здоровью, что надо употребить все усилия, чтобы поправить Вас летом. Нужно, конечно, изыскивать средства; пока что, я имею в виду, что у нас есть два ковра; один, конечно, принадлежит тебе, поэтому его можно реализовать, тем более, что мы часто слышим по радио, что «требуются ковры» и дается адрес, куда надо обращаться; вот я и думаю, что, м.б., они помогут нам, как-нибудь поправить здоровье.

О себе пока ничего не знаем; м.б., рискнем на «плавучую санаторию», которой в прошлом году Реформ. остался очень доволен и, возможно, постарается попасть туда и в этом.

Сейчас перечла твое последнее письмо и в связи с твоими сведениями о М.О. думаю, не могли ли бы Вы хлопотать о евпат-ской санатории, которую так расхваливала Романова? Ты бы могла, вероятно, устроиться в Ев. частным образом, это же не то, что устраиваться семье. Вы были бы и вместе, и дети на хорошей поправке. Ты, конечно, понимаешь, что я говорю это с болью и скорбью в сердце – проводить лето в разделке с детьми, это же страшно больно, но что же делать, если нельзя будет ничего сделать лучшего. Что ты скажешь на это?

2 1/2 ч. Кажется, не много времени прошло от момента, когда я начала свое письмо в успокоительном тоне, и вот уже в 2 ч. Марг. пришла снова растревоженная, усталая, бедная: явился к ним управдома и заявил, чтобы освобождали комнату, т.к. он не признает постановления тройки; надо снова М.М. бежать в тройку, отбиваться, а он сидит в заседании, уйти не может, М-ту туда не пускает да и правильно; конечно, вероятно, в конце концов все уладится, но надо же опять переживать все эти волнения, переносить этот наглый тон, дерзости и т.д. Не сплошная ли это пытка? Теперь, конечно, можно ожидать, что и у нас не будет все благополучно.

Относительно твоих бумажек, то ты должна мне прислать твои справки о пожаре, заявление с просьбой о выдаче тебе справок и т.д.; тогда я, вооружившись ими могу зайти поговорить с М.Д. и попросить ее помочь мне. С Е.Д. я уже говорила; она говорит, что их групком распался, что едва ли удастся что-нибудь сделать, обещала поговорить с Катюшей. Она все снабжает меня работой, но такой поганой, что совсем нет охоты ее делать; теперь делаю ее уж не из-за денег, а из-за Е.Д.

О нашем землетрясении было в «Извес.», Вы, верно, пропустили; оно пришло к нам из Карпат.

Марг. крепко целует тебя; просит не сердиться, что не пишет: замучилась всеми этими передрягами и своей работой; поправка ее идет плохо, нельзя много двигаться, а между тем целые дни приходится бегать. Она получила от Наст. Иван. посылку – сало; она, бедняжка, очень серьезно больна – сердце; надо бы пожить для мальчика еще года 2; значит, ей очень плохо. Между прочим, она пишет, что то количество сала, которое она посылает, стоит у них гроши, а на сумму, в которую обходится посылка, человек мог бы прожить у них 2 месяца!

Крепко целую тебя, моя дорогая, а ты за меня девочек. Привет И.В. Жду вестей.

Твоя мама.