Письмо

6 ч.в. 30.I.38 Киев

Дорогая моя, милая Танюша!

Пишу тебе, хотя ничего ни нового, ни интересного у нас нет, но мне просто хочется поделиться с тобою своими переживаниями.

Ни ты с И.В., ни папа не представляете, в какое смятение повергли вы мою душу: вы вашим приглашением и желанием видеть меня, а папа своим совершенно неожиданным для меня согласием отпустить меня; он не только согласился отпустить, но даже как будто был очень рад доставить мне эту радость. И вот я сразу поддалась этому соблазну, о чём и написала тебе. Первое время я находилась под впечатлением ожидаемой радости, мрачные мысли не одолевали меня. Но время шло и приближало меня к решительному моменту отъезда. Ты просишь более точно назначить день отъезда, я его назначаю; вот тут-то и начинается моё смятение и самые разнообразные картины рисуются в моём воображении: то я вижу себя среди вас, моих дорогих, и испытываю радость и счастье; то рисуется мне папа в своём одиночестве, а главное, больным, нуждающимся в моей помощи. И терзается моё сердце между тем и другим; окружающим (папа так занят, что ему некогда наблюдать моё душевное состояние) мало дела до моих переживаний; нет никого, кто бы поддержал меня в том или другом смысле, приходится самой остановиться на том или другом. И стою я на раздорожьи и мучаюсь. Вчера я беседовала с К.М.; сказала, что ты меня зовёшь повидаться; она приняла это совершенно спокойно и даже стала уговаривать, чтобы я непременно поехала и была спокойна, что папа будет досмотрен; да об этом я и не беспокоюсь, т.к. имела в этом отношении опыт и знаю, как она ухаживала за папой, когда я была у вас. Меня беспокоит другое: боюсь, что с папой может сделаться плохо ночью, потребуется немедленная помощь, а никого не будет около него; будь он моложе, ясно, что такие мысли не приходили бы в голову, а теперь вполне естественны всякие страхи, ни к одному звонку телефона в его отсутствие я не подхожу спокойно, того и гляжу, что услышу какую-нибудь весть о нём; он, слава Богу, как будто чувствует себя хорошо, но разве можно быть спокойной? Я понимаю, что будь у меня нервы крепче, такие мысли, м.б., и не приходили бы в голову, но что же мне делать, когда я такая трусиха, когда дело касается дорогих моему сердцу.

Мне очень неприятно, что своим волнением я и на тебя действую, но я решила всё таки написать, чтобы ты знала о моих колебаниях; зная свой характер, я не должна была так скоропалительно решать этот вопрос, но я так была рада возможности повидать всех вас и найти в папе такую поддержку, что моё согласие было так естественно! Теперь скажу тебе, моя дорогая, что это моё письмо вовсе не значит, что я отказываюсь сдержать своё слово: я всё же рассчитываю ехать, хочу только, чтобы ты поняла меня и не очень бы ругала меня, если в последнюю минуту я всё-таки не решусь оставить папу одного.

Скажу тебе ещё вот что: я так не привыкла доставлять исключительно себе удовольствие, что смотрю на эту поездку, как на большую роскошь (не в смысле расходов!), и мне как-то совестно воспользоваться ею в единственном числе. Ты представляешь ли себе, как я была опечалена невозможностью поехать с папой на каникулы? Моя печаль, верно, и была одной из причин, главной, что папа даже сам думал предложить мне эту поездку; вот поэтому-то мне так хочется поехать, и в то же время так беспокойно переживаю время, отделяющее меня от решительного момента. С одной стороны, ничто не мешает, не держит, а с другой ‒ так трудно сесть в вагон!

Сейчас пойду к Марг.; поговорю с ней и, м.б., найду в ней поддержку. Не сердись же на меня, дорогая моя; верь, что всем сердцем стремлюсь ко всем вам!

У Марг. опять лазарет: М.М. ещё не оправился, Миша кашляет, Стася лежит. Вообще очень много больных; Екат. Алексеевна едва начала поправляться после гриппозного воспаления лёгких. Если приеду, порасскажу о «разного» рода болезнях. Папа не отдыхает, а сидит по целым дням на конференции педагогов-физиков; просил поцеловать тебя и передать привет И.В. Я тоже крепко целую и прошу вас быть снисходительными к беспокойной бабушке. Девочек целую.

Ваша бабушка