Письмо

24 июня 1956

Дорогая моя Оленька, разговор по телефону не принес мне облегчения, я почему то испугался, что дома не все в порядке и долго после этого психовал. Я так скучаю по тебе и по детям, что не могу собрать в себе сил, хлопотать о путевке в санаторий. К тому же жара здесь такая ужасная, что в учреждениях ничего нельзя добиться – все ходят как сонные мухи. Если положение не изменится, то приеду домой, поскольку, для отдыха нужно покой и спокойствие, а их нет.

Пианино я отправил 22-го июня, затратив на эту операцию полный рабочий день, пополнив много интересных наблюдений и впечатлений.

Дела наши с Кривощековым идут не слишком хорошо, главным образом потому, что никто ничего не хочет делать, все страдают от дикой жары.

Сегодня поеду на весь день на дачу к Андрею с Мусей, которые неизменно милы со мной.

Компаньон Андрея по даче, Дорф, которому 62 года, и у которого дочь недавно вышла замуж, разошелся с женой и привел себе новую – тридцатилетнюю слепую женщину с матерью и пятилетней дочкой. На меня с Мусей этот случай произвел огромное впечатление – трудно даже определить почему, то ли его много обсуждали.

Али с Вадей еще нет в Москве. У Тани все по старому, она на днях выезжает в Курск в экспедицию.

С Дау закончили пересмотр текста и, вероятно, заключим договор. Сколько получим, пока не знаем. Он уезжает на неделю в Ленинград на конференцию. Можешь себе представить, что на этот раз подробно обсуждали вопросы воспитания наших сыновей и Дау спросил меня, понимаю ли я, что это сложная и трудная проблема. Он высказал ряд интересных мыслей.

Не забывай меня, моя девочка. Я либо скоро приеду, либо, если путевка попадет мне в руки, приеду отдохнувшим и набравшим силы. Всем нам будет тогда легче и счастливее жить. Твой папуля.