Письмо

6 ч.в. 19.VII.35. Эссентуки.

Дорогая Танюша!

Сейчас получила твое письмо от 15-го, и мне еще меньше захотелось возвращаться так рано в Киев: вся обстановка киев. жизни не представляет ничего привлекательного: во-первых, я, конечно, там по-прежнему никакого покоя иметь не буду, а во-вторых, и папа, раз он явится в Киев, то «до свиданья» отдых и покой; начнут его таскать; вызывать и т.д., и т.п.; я это знаю уже очень хорошо. Поэтому ясно, что я хотела бы поехать в Ан. Но… папа упрямится и выставляет такие доводы, против которых я, конечно, выступать не могу; он говорит, что должен готовиться к наступающему уч. году, что он должен начинать занятия в новом для него ин-те, что, если бы нас оставили здесь на две недели, то это вовсе его не устроило бы; значит, с его стороны это была бы (это я говорю) своего рода жертва, на которую, конечно, я вовсе не согласна; дошел в своем стремлении в Киев до того, что предлагает мне ехать в Ан. одной; одним словом, опять эта проклятая служба на первом плане.

Почему раньше не надо было так готовиться к новому году, и почему вдруг пед. ин-т теперь представляет для него такую трудную задачу – не понимаю. Новые программы, новые люди, а я уверена, что никого из этих людей в начале августа и не будет в Киеве. Ну, очевидно, в Ан. мы не попадем. Боится, что не достанем обратных билетов, но ведь все же как-то люди уезжают, значит, и мы бы могли выехать, хотя бы начавши хлопотать о билетах тотчас по приезде, не тратя времени на устройство, если бы Вы уже все для нас подыскали.

Почему-то Киев его тянет, хотя ничто приятное не ждет там ни меня, ни его. На этот раз мы в своих желаниях и взглядах расходимся: по моему на первом плане должны стоять возможность ему отдохнуть елико возможно дольше, по его же почему-то надо пренебречь отдыхом и снова раньше времени запрягаться в зимнюю упряжку. Грустно, но что делать?

Очень радуюсь, что Маечка поправляется; даст Бог, в Ан. совсем окрепнет, только бы уберечь живот.

Сегодня я уже послала письмо тетке и просила настоять, чтобы К.М. уходила в отпуск тотчас после Вашего отъезда.

Пожалуйста, не думай, что я что-нибудь писала Вар. Сем. и выражала свое беспокойство; она пришла к Вам по собственной инициативе; я получила от Вас известия раньше, чем могла бы начать беспокоиться; я же уже точно высчитываю все дни. Вот боюсь, застанет ли еще мое письмо Вас в Киеве?

Ну, крепко, крепко целую всех.

Твоя мама.

Дорогая Танюша! Я очень рад, что мы могли увидеться и, хотя не долго, пожить вместе в Киеве. От души желаю всем Вам благополучно доехать до Анапы и счастливо там пожить. Мама серьезно больна и сейчас лежит в постели; у нее сильное сердечное утомление, и меня пугает поездка в А. и тамошняя жара, которая для сердечного больного, как теперь мама, может оказаться неблагоприятной. Продлить наше пребывание в Ессентуках я был готов, но от директора Санатории получил отказ.

В этом наше расхождение с мамой. Конечно, в Киеве мы отдыха уже не найдем, и по приезде туда каждый возьмется за свое дело. А дело у меня в этом году опять будет новое и ответственное в Пединституте, и я должен к нему более или менее подготовиться заранее, чтобы потом не попасть в трудное положение.

Вот почему я не могу с своей стороны продлить свой отдых больше, чем до половины августа, иначе мне будет трудно вести работу позже.

Итак, если мы договоримся, получив от Вас необходимые сведения, то наше свидание в Анапе может состояться. Я вовсе не против переезда, но опасаюсь за состояние здоровья мамы; к сожалению, я не могу оставаться так долго, как этого хочет мама. Служба и обязанности все же требуют к себе внимания и работы. Вот почему я сделал предложение, чтобы мама пожила с Вами в А., а я числа 15 августа уехал в Киев. Тут ничего странного нет. Все вытекает из обстоятельств дела.

Ивану Васильевичу я писал на днях отдельно, а теперь еще раз прошу поцеловать его и передать мой сердечный привет.

Тебя, дорогая Танюша, и девочек крепко целую и вместе с мамой буду с нетерпением ждать вестей из Анапы.

Любящий тебя и всех Вас – папа.

Ессентуки, 19 июля 1935 г.

Санатория КСУ.

Сейчас я лежу в постели больше, чем мне было прописано потому, что свихнула живот; завтра встану; д-ра находят, что сердцу моему лучше, т.ч. на этот раз папа, а не я разводит панику. Т.к. билеты нам надо брать никак не позже 22-го, то, конечно, из наших «сговоров» ничего выйти не может. Как ни грустно, ничего не поделаешь.

Еще и еще целую.

Мама.