Письмо

2 ч. д. 24.XII.34. Киев.

Дорогая моя, милая Танюша!

Позавчера получила твое длинное и, как всегда, очень интересное письмо; хотелось тотчас на него откликнуться, да так и не успела.

Главный, конечно, интересный вопрос – квартирный; твое сообщение вызвало разные чувства и разные мысли: с одной стороны, понятно, надо радоваться тому, что Вы, наконец, получите, если получите, свою площадь, но зато как много Вы с этим потеряете, и вопрос – уравновесится ли в конце концов то и другое. Кроме того, меня очень пугает вопрос, не очутитесь ли Вы в конце концов и без площади, и без Вашей хорошей квартиры; хотя ты пишешь, что юридически все права будут за Вами, но при такой борьбе за площадь, какая существует теперь везде, а в Мос. в особенности, и за Вашу будущую будут, конечно, бороться не на живот, а на смерть, не стесняясь ничем; и ты видишь, что тетя Вален., несмотря на 100% своих прав, вероятно, ничего не получит, а здесь мы видим такой же пример на Шалве, который страдает бесцельно, несмотря ни на что. Вот это меня очень пугает. Ведь это получится невероятный кошмар! Место, конечно, не плохое (я уже все разыскала по плану Мос.) и даже в смысле всяких жизненных потребностей и более удобное, чем Ваше теперешнее; будет Вам и тесновато после Вашей теперешней квартиры; вот как плохо чем-нибудь избаловаться, потом чувствительнее всякое лишение. Жаль мне еще и девочек, которые снова принуждены будут переходить в новую школу, привыкать и к персоналу, и к товарищам; хорошо еще, если в том районе найдется лучшая школа, а то, пожалуй, будет и хуже теперешней; узнавала ли ты что-нибудь об этом обстоятельстве? С нетерпением буду ждать дальнейших новостей.

Спасибо, дорогая моя, что ты и в тесноту все же зовешь нас; конечно, я ничего не имею против того, чтобы пожить не так удобно, но Вы же страшно будете стеснены, и даже я не понимаю, как ты умудришься всех поместить. Конечно, было бы тебе удобнее проделать этот номер еще на этой квартире, но, м.б., вообще он и не состоится: все так неопределенно, неожиданно, что я не знаю совершенно, что выйдет из наших планов. Нас между прочим очень беспокоит вопрос, как уезжать, когда за площадь ни минуты мы не спокойны; несмотря на декабрь месяц, дело уплотнения и выселения идет полным ходом. У Быстриц. забрали сразу 2 большие комнаты, ей оставили одну маленькую; быв. мужа (они уже формально развелись) и Зинаиду, с которой в комнате жила студентка, выселяют, пока неизвестно куда; студентку хотят поселить в общежитие; т.ч. там полный погром и уныние; как же мы можем быть спокойными? Ведь летом мы отстояли комнату только благодаря тому, что были близко к городу и могли сразу взяться за отстаивание своей площади; будь мы подальше, конечно, наша комната была бы взята, а вещи и книги выкинуты даже неизвестно куда, т.к. и в коридор это было бы невозможно. Так что хотя мы и имеем как будто серьезное решение съездить к Вам, дорогие наши «москвичи», но «бабушка на двое сказала»; конечно, «эта» бабушка не я, т.к. всей душой стремлюсь к Вам и мечтаю о свидании. Время летит быстро и, вероятно, скоро все выяснится.

Мы пришли в неописуемый ужас от описания твоего жилища твоего «опекаемого»; если бы это говорила не ты, то, конечно, мы бы не поверили, что что-нибудь подобное может теперь быть; у нас, понятно, явился вопрос: к какой категории людей принадлежат живущие в таких условиях, а дядя Федя очень заинтересован (по своей наивности), что же сделано после твоего доклада, улучшено ли их положение? Он ведь воображает, что такие положения должны быть немедленно ликвидированы; мы же пока интересуемся, как был принят твой доклад, и думают ли что-нибудь предпринять? Ясное дело, что такая обстановка не способствует ни учебе, ни нравственному совершенствованию, а только вырабатывает хулиганов, которые даже дойдя до 6-ой группы (Миша теперь в 6-ой) продолжают хулиганить и разбойничать: недавно у Миши на его технич. станции забрали приготовленные и обработанные для его работы доски; когда же он их отобрал, то его избили в пух и прах; мы еще видели подпухший и в синяках глаз. И принимается это, кому следует следить, за вещь обыкновенную, ни стоящую внимания.

Скажи, пожалуйста, сделала ли ты для себя копию работы Блонского? Неужели не догадалась подложить копирку? А между тем так интересно было бы прочитать ее. Будет ли она печататься и где? Если будет у тебя время когда-нибудь, сообщи хоть коротенько содержание; верно, интересно, если Инна так впилась в нее.

А что же у нее с комнатой? Неужели всякая надежда потеряна? Отдала ли она тебе 50 р., которые брала на комнату? Очень интересна новая попытка Дамб.; но, конечно, я думаю, не стоит тебе связываться со службой, если у тебя будет достаточно и домашней работы; надо быть поближе к детям; в этом я убеждаюсь все больше и больше.

Ну, и молодчина же ты! В такое короткое время накатать такое количество страниц! Только нельзя этого делать часто: измучишься, и пострадают руки.

Жду твоего письма с нетерпением, был ли у Вас Янк.? Довез ли мои посылки или растерял их? Интересно, удалось ли ему устроиться в Москве сразу, или пришлось тоже до ночи искать себе приют?

Ты говоришь, что Вы с интересом ждете 1-го янв.; мы, конечно, тоже, но мы не надеемся, что получим какое-то улучшение быта; мы безусловно очень много потеряем. Вчера я слушала доклад акад. Шлихтера об уничтожении карточек; по его словам это даст большие улучшения, но каким образом? Дешевизна, если и придет, то еще очень не скоро, а сразу за хлеб будем платить больше, пайки потеряем, а жалование увеличат не более , чем на 10% и то, вероятно, не всем. Чем же компенсируют пайки? Мы же в этом году получаем очень хорошие. Сейчас велят забирать все, что возможно (но далеко не все дают), ибо с 1-го мы больше решительно ничего не получим. Пока у нас тоже только сахар подешевел – 6 и 7 р.

Тетка ждет с нетерпением твоего письма, хотя, кажется, уже потеряла всякую надежду на успех. Я получила наконец письмо от тетки Ол.; пришлю его тебе, когда отвечу ей; в конце концов – она очень жалка в свои 78 лет.

Крепко, крепко целую тебя, моя дорогая, и девочек; И.В. шлю сердечный привет. Папа тоже. Твоя мама.