Письмо

18-го августа.

Дорогая Маюша!

До чего меня мучает мысль, что по моей вине наше свидание в этом году не может состояться! Хоть я умом и понимаю, что это было необходимо так решить, но с другой стороны, я все время мечтала, что ты приедешь, и мы не только по настоящему всем поделимся, чем не поделишься с другими, но и найдем что-то для каждой из нас, что поможет дальше жить… Ведь часто бывает, что даже одна фраза, высказанная понимающим тебя по настоящему другом, - врезывается в память на всю жизнь, и всплывает в памяти, как добрый друг, - в такую минуту, когда ты как раз в ней нуждаешься…

И, кроме того, я хотела разобрать вместе с тобой дорогие нам письма и фотографии, чтобы уничтожить остальное самим, а не бросить на произвол судьбы. Миша кое-что хочет сохранить; но далеко не все ему интересно, и он вообще не имеет возможности вникать душой в эти стороны жизни, т.к. забит текущими обязанностями и очень реальной домашней обстановкой, т.е. дома царят большею частью чисто-практические интересы. – Я все же пока постараюсь сохранить все до твоего приезда в следующий срок; очень надеюсь, что ты не рассердишься и не обидишься, а приедешь при первой возможности! – Давай условимся уже теперь заранее, чтобы не помешали опять какие-ниб. другие планы, которые я буду заранее отметать. – Я заберу все в свое новое маленькое помещение; его ведь не так и много! – Книги я постепенно понемногу могла бы постепенно пересылать тебе; только буду сначала писать тебе, что за книга и на каком языке, чтб. ты мне ответила, хочешь ее взять, или нет, потому что это все книги старые и сейчас, верно, не нужны практически. – Я еще имею неск. писем, написанных рукой бабушки Сарры и бабушки Нины, а также и дедушки. Нашла еще перевод научной статьи, сделанный твоей Мамочкой и написанной ее рукой. Мне кажется, что ты хотела бы все это получить? Неправда ли? Есть письма, адресованные тебе и Танюше в период начала войны, когда мы были с М.М. и Т. в Харькове и еще сохранялась связь с Киевом. – Какие они все полные любви и заботы и тревоги о всех нас, оставшихся такими сиротами после их смерти! Теперь приходится жить совсем в другой душевной атмосфере! А душа просит своего! Я иногда молюсь: «Господи, усмири мое сердце, чтобы оно перестало вечно просить ласки и теплоты! Помоги мне смирить его!» - Я вспоминаю строчку из стихотв. Пушкина о нимфе, кот. поет, сидя на камне «про шелк своих кудрей, и сердце, полное любви неразделенной». – И до чего же трудно жить при такой чувствительности ко всем изменениям в тоне, во взгляде людей, с отношением которых ко мне считаешься! Когда Галя, проходя в коридоре, встретится со мной и посмотрит холодно-равнодушно, без малейшего привета, как на любой мертвый предмет, - я целый день хожу печальная, чувствуя, что я для нее – ничто, а вместе с тем и для Иры; ясно, п.ч. она всецело воспринимает мировоззрение Галочки, а частично это, конечно, входит и в Мишину душу, п.ч. кажд. день, или при любом случае он слышит критику и обвинения в мой адрес, а от этого волей-неволей в душе слушающего остается след.

Я вчера послала тебе письмо на домашний адрес, п.ч. упустила из виду, что до начала сентября еще можно писать тебе «до востреб.». – Имея в виду нервное состояние Петра Григ., я кое-что тебе по этому поводу написала. – А сейчас хочу еще прибавить, чтоб ты за ним понаблюдала и постаралась найти причину. Можно и без него немного проконсультироваться с психиатром-невропатологом. И можно пригласить его как-ниб. к вам в дом, но не под видом врача, а просто знакомого. Хотя я думаю, что это ничего не даст в той фазе, в кот. он находится сейчас. Верно, он ведет себя вполне выдержанно с чужими людьми и в служебной обстановке. А м.б. его просто раздражают и мешают дети и домашние обязанности, когда они на него падают? А м.б. у вас дома нет порядка, тишины и необходимых ему условий для занятий? Ведь это страшно раздражает человека. – Если женщина вынуждена терпеть все тяготы от детей и домашнего хозяйства, заботиться об уюте, - то мужчине это не свойственно по его природе и злит его, создает неудовлетворенность жизнью и желание все разорвать. – Но что же поделать, раз уже есть эти дети, нужно о них заботится, чтобы потом не получилось еще худшего мучения на всю жизнь, если из них не сделать порядочных людей.

Ужасно плохо, конечно, для семьи, что ты поглощена своими делами, вечными докладами, поездками, совещаниями! – Дети здесь не причем, они только мешают. Мужу это тоже ничего не дает, кроме м.б. зависти и раздражения. Он м.б. чувствует, что не много для тебя значит, и что ты больше его представляешь в научн. отнош. Отсюда и ревность и постоянное внутреннее раздражение.

Вкладываю старое свое письмо. Уничтожь все!