Письмо

Ак. гор. 22 IV 68.

Дорогая моя тетечка!

Я получила Ваше письмо, на Таню, она принесла его мне на работу. И вот хочу сразу ответить немного, пока особенно нечего делать. Через час студентка придет, нельзя уходить домой. Но я не выспалась, и весь день страшно клюю носом. Да еще и погода, перепады давления, все понурые и подавленные. Снова, - который раз! – после весны зима, и выпадает снег…

Да и психологический фон жизни далек от того, чего хотелось бы пожелать. Какая-то неопределенность во всём… Судьба факультета все еще висит в воздухе. За его уничтожение мощные силы, и что может противодействовать им – неизвестно. Наше начальство подало в отставку, и отставка принята. Так что, если и уцелеет что-то, факультет будет совсем другим. Работать там я вряд ли буду, даже если он и останется (например, могут оставить пока старшие курсы). Говорят по-разному, ходят всякие слухи, но добра мало кто ждет. Очень угнетает то, что люди, которых считают светочами культуры, сплошь и рядом, со всеми своими степенями и званиями, оказываются невеждами именно в культуре, - понимают только в своих интегралах… Известно, что беда – не незнание, а невежество. Оно включает в себя и нежелание знать, и презрение ко всему, чего невежда не знает. Я не знаю интегралов, но не радуюсь этому, а грущу, и не могу презирать тех, кто их знает… А сколько, оказывается, людей, которые не стесняются говорить, - мол, «Пастернака я не читал и кто он такой, не знаю, и если его вышвырнули из союза писателей, так есть ли о чем говорить?» И так же о любом писателе, композиторе, обо всей культуре… «Что это,- говорит, - за названья такие у стенгазет в НГУ: «Прометей», «Кентавр», «Логос», - это что ж такое, если не буржуазная пропаганда?» И ведь не уборщица говорит, а доктора наук…

Ужасно от этого грустно.

… А я уже заждалась вестей от Вас! Вчера говорила Тане, - с самой Москвы ничего не знаю… Очень хочется летом всё-таки съездить на зло врагам, и в Москву, и в Киев! Но пока все эти планы остаются туманными, и что готовит нам даже ближайший грядущий день – всё в какой-то неопределенной дымке.

… С Ирой по-прежнему нехорошо. Вы спрашиваете, как я объясняю себе, в конце концов и в итоге, ее побег. Да то-то и грустно, что по моему ощущению он не требует углубленных анализов. Всё примитивно просто. Она не умеет думать о будущем, даже ближайшем, не видит в жизни причинно-следственных связей, не имеет чувства ответственности. Живет, как птичка, - день прошел, и слава богу. Желания у нее, увы, примитивны, и сдерживать их она не умеет тоже. В особенности НЕГАТИВНЫХ желаний, - т.е. сделать что-то, чего не хочется. Поэтому, а не почему-то, она не учит уроков, - а как следствие прогулы в школе. Не хочу, чтоб ругали – так не «буду учить», а «не буду ходить». Точно так и тогда. Не пойдем в школу? – Не пойдем. А куда? А вон туда. Ну, а Володя указал путь и даже купил билет, - так чего же еще?

Сейчас она на грани исключения. Но всё также не учит. Не умеет работать, не хочет работать… Может быть, талантливый педагог ее бы и мог расшевелить, но где он? А так – удручающая картина.

… Лидия Терентьевна нас кормит отменно. Варит супы, печет пироги, жарит жаркое, делает ленивые вареники! Таня З. нам тихо завидует. С жильем у Л.Т. пока не вышло, обещали ей в школе, но обманули, и она оттуда ушла.

… Про английский эксперимент – всё-таки это пусто дело, как я посмотрю! Без регулярной практики приобретенный за неделю навык улетучивается так же быстро, как и пришел. А с тех пор регулярных занятий так и не наладили. Поэтому в целом я оцениваю это как афёру. Ведь за человека, за 1 неделю, Абел платил по 700 рублей! Конечно, сразу это что-то дало, и если бы, например, Тане сразу после этого надо было ехать в Европу, то было бы даже здорово. Но ведь ехать-то было в тот момент не надо! Так куда улетели деньги?

… Ко мне сейчас очень много народу ходит, да и погода всё такая унылая, размагничивающая… Только несколько вечеров могла спокойно писать. Сегодня сдала на машинку стр.28 рукописи, и через неделю должна еще сдать страниц 50, уже написанных, но подправить. Всё подправляю, а дальше – как-то застряла на месте. Знаю, о чем, да неделю уже не могу перейти какой-то черты…

Тут сейчас формальные строгости на службе пошли, во всех ин-тах. Утром приходить к пол 9-го, уходить в 6, с перерыва не опаздывать; без необходимости не отлучаться. Поэтому 2 дня в неделю пропадает так, и 2 вечера – накануне, чтоб не проспать. А я ведь лучше всего работаю именно вечером и ночью.

Пишешь, пишешь, иногда кажется, что хорошо, даже очень, - и глубоко, и серьезно. А то вдруг перечитаешь, и кажется, что одни куски примитивно просты и потому никому не интересны, другие, наоборот, так трудно, так непонятно изложены, что сам автор не поймет, что к чему. И первые со вторыми не слажены, нет ни переходов плавных, ни мостиков, ни начал, ни концов… Кажется, что непомерно разрастается теоретическая часть, методология, а до конкретного исследования так и не дойдут руки…

Вот и начинаешь подправлять, вписывать, разъяснять, - а теория все разрастается, разрастается…

Но всё-таки это очень интересно.

Последнее время, с Москвы, я всё писала рукой, и теперь самой интересно будет прочитать свой текст, напечатанный кем-то. Это ведь совсем ощущенье другое: рукопись или текст… Надо интенсивно работать, чтобы за лето в основном кончить.

… Пришла студентка, я не успела кончить, и сегодня-завтра не успею продолжить. Так что пока сделаю перерыв. Целую Вас крепко-крепко, и до следующего раза!

Передайте привет, большой и сердечный, Нине Мелитоновне, Мише, Гале, Ирочке с Женей. Напишите побольше о своей жизни, о здоровье, о настроении!

P.S. Олечка Де-Метц Тане тоже очень понравилась, хоть подробно она мне не успела рассказать об их встрече. Неприятности у Тани не индивидуальные, а институтские, просто трудное время.

Еще раз крепко целую! Письмо от Олечки прилагаю.

Ваша любящая Майя.