Письмо

8 ч.в. 27.Ч.35. Киев.

Дорогая моя Танюша! Получила утром твое письмо от 23-го; тебе писала 25-го; получила ли? Я в сомнении, т.к. Пятиг. настояли, чтобы я дала им письмо бросить; потом сказали, что бросили.

Все последние дни мы переживаем с Вар. Сем. ее огромное горе: вчера утром получили известие, что «Леночка скончалась», а сейчас дополнительную открытку о похоронах и о том, что в момент смерти она была в сознании, но не сознавала, что умирает и «умерла с улыбкой на лице». Какой кошмар! Так ни за что погибнуть в 24 года! Общее горе громадно; вчера утром пришла В.С. с надеждою, что придет письмо с доброй вестью (т.к. t стала падать), а вместо этого мне пришлось сообщить ей о смерти. Представляешь ли себе, как мне это было тяжело? Бедная Вар. Сем. места себе не находит; сегодня снова была у нас, а завтра днем еду к ней; ведь здесь у нее мы самые ей близкие люди; так хочется хоть сколько-нибудь облегчить ее горе; бесконечно жаль ее и тез того удрученную другими горями.

Подумай, иметь детей, так страдать за них и быть в конце концов такой одинокой! Переехать бы ей в Ленингр. или Москву, но при нынешних квартирных условиях это немыслимо, и она должна сидеть здесь, да и тут сидеть, как на угольях, т.к. каждую минуту могут отобрать комнату или, лучше сказать, коридор, т.к. она живет в проходной, по которой целые дни шмыгает разный народ; вот теперь, как ей тяжело переживать свое горе на чужих людях!

А в квартире у нас тоже отец и бабушка в волнении, но пока, слава Богу, все идет хорошо; как-то будет на 3-ей неделе? Ведь у Маечки первые две недели тоже все шло отлично; доктор опасается за Женино сердце, и все время ему дают кофеин. Ты напрасно обвиняешь Романову; она ведь сразу заявила, куда следует о болезни и вовсе не настаивала, чтобы его оставлять здесь; говорила, что можно оставить, если возможно осуществить изоляцию, но т.к., конечно, этого сделать нельзя, то говорилось это больше для того, чтобы успокоить мать. Здесь в больнице держат всего 28 дней, а затем на две недели перевозят в санаторию в Пущу. Сейчас здесь громадная эпидемия, все больницы так переполнены, что в них уже никого не принимают и, значит, волей-неволей дети остаются в квартирах, распространяя заразу и мешая другим и жить, и учиться, т.к. их в школы не пускают.

Очень прошу тебя, не пускай ты девочек на предстоящие праздники опять в толпу; ведь заболела Маюха после 1-го мая; кто знает, что могут схватить еще теперь; еще успеют нагуляться, а, не дай Бог, заболеют, снова придется переживать неописуемые муки; уже риск есть всегда в школе, что же его увеличивать, сознательно пуская в толпу. Буду счастлива, если внемлешь мне.

Очень мне грустно, что Маюха так огорчает тебя; но хочется мне думать, что со временем, как станет она подрастать, станет и серьезнее; мне кажется, что она еще слишком мала для 5-го класса, где все же, кажется, занятия уже много серьезнее; она же еще совсем дитя, играющее в куклы да еще бумажные! Твое решение я одобряю, но только думаю, что это должно быть «только для видимости», а все же так или иначе надо добиваться, чтобы она работала; м.б., тебе в этом может помочь Ан. Мих., которая в заговоре с тобой, может присматривать за ней, яко бы по собственной инициативе; если она достаточно интеллигентна, то она сумеет это сделать. Кроме того, надо, чтобы и школа воздействовала на нее, пусть подтянут ее немножко. А Тасик наш, какой молодец! Сегодня я выслала тебе немножко денег на ботинки и им на конфеты; скажи Маюхе (будто я ничего не знаю), что т.к. я уверена, что она учится хорошо, то и хочу доставить и ей, и Тасику маленькое удовольствие сладостями, которых, верно, у Вас сейчас не очень-то много. Скажи им, что сейчас пишу письмо и слушаю музыку Димки; он уже берет уроки у учительницы и делает успехи. Пусть же и наши крошки, если не в музыке, то в науках и языках побивают рекорды!

На чем Вы с И.В. расходитесь в педагогических вопросах? Каковы его взгляды?

Надеюсь, что пока мое письмо дойдет, Вы покончите с ремонтом; от Хл. пока ничего не получили. Знаешь, не заменить ли Вам линолеум, если он найдется, дорожками или ковриками? Марг. приподнесла Ар-гу прекрасный и громадный ковер за 190 р.; украинский, правда, но шерстяной и очень красивый; Вам же не нужен такой громадный (8 х 2 1/2 или 3); линолеум будет стоить тоже дорого, а если уйдете, то он для Вас пропадет, а коврики Вы заберете; конечно, невыгодно, что их надо трусить и чистить, но и пол же надо мыть. Можно бы здесь что-нибудь поискать, хотя крестьяне так распродались уже, что надо-таки поискать! Подумайте.

В виду Вашего финансового кризиса папа велел мне отправить Вам еще 100 р.; конечно, это очень мало, но, м.б., благодаря талантам Ан. Мих., все же это Вас немножко поддержит. Бедный папа занят с утра до вечера и вовсе не своим главным делом, а вечно наваливают массу работы неинтересной и непродуктивной; одни бесконечные анкеты в 2-3-х экз. просто замучивают; в сотый, кажется, раз надо писать свою биографию, перечислять работы и т.д., а кроме того, приходится без конца составлять новые программы и т.д., и т.д. Он уже просто теряет терпение. Если бы можно было ему получить работу, где бы он хоть немного еще смог поработать научно!

Конст. Петр. тоже невероятно замучен, не имеет ни минуты, принадлежащей ему; с утра до вечера толчется и замучивается.

Марг. эти дни не видела; надо повидать, чтобы передать о визите Гертн.; если Вы его хорошо приняли, то будет теперь Вас «навещать» и подъедать; он очень нестеснительный, и после него, как после Мар. Ант. остаются только рожки да ножки; Мар. это уже констатировала; имей это в виду.

Ну, кончаю и иду бросить письмо. Крепко целую тебя и девочек. И.В. шлем сердечный привет.

Твоя мама.

Бывает ли у тебя Инна? Как ее дела и романы?