Письмо

10/V-38г. Полночь.

Дорогая Танюша! Мама получила твоё письмо, которое и меня очень огорчило. Что за безобразие, чтобы в Москве люди не могли одеться! Прямо нечто дикое! Что-то мама придумывает послать тебе из своего. Я думала отдать тебе синий сатинет, который мне подарила мама (я всё равно его неизвестно когда сошью и сошью ли вообще), но мама говорит, что тебе нужно платье, а не кофточка, а там его мало на платье. Я с удовольствием тебе его уступлю, если он тебя устроит. Он почти чёрный. У меня нет ровно никакого желания что-нибудь шить: за работу платить не могу, а сама – сварганю Бог знает как.

Грустные вещи ты сообщаешь о Маечке. Конечно, это проходяще, я думаю, но пока пройдёт этот период, переживётся немало. И всё это, наверное, влияние каких-нибудь милых подружек. И так кругом и с девочками, а тем более с мальчиками. Не завидую я теперь родителям. Хотя есть и исключения, хотя бы среди моих учеников, которых ни так уж мало, сейчас 9 человек – 5 мальчиков и 4 девочки (две большие). Все − славные дети, 2 лентяя, а это – ничего.

Пока Тасик тебя не огорчает, кажется? Дай Бог, чтобы хоть с ней не было волнений.

По-видимому ты, Танечка, не получила моего письма, в котором я благодарила за карточку девочек и извинялась, что пропустила Тасика рожденья. Хотела потом написать ей самой, да как-то мне всё не по себе. Как выходной день, на который возлагаешь все надежды, так я лежу! Прямо зло берёт. Сейчас, как будто здорова, после хорошего припадка 5 и 6-го мая. 1-го мая тоже лежала!

Я мало огорчаюсь ухудшением здоровья, лишь бы быстро прийти к концу, а не так, как несчастная Олимпиада. Теперь все видят, что она умирает, а сколько злости было с нашей стороны всё время и возмущений!

Ты кончаешь своё письмо к маме восклицанием с возмущением, что в расстройстве мамы виноваты, наверное, «Олимпия и тётка»? Конечно, её фокусы с едой с давних пор доставляли волнения. Я маме всё время говорила, что нечего так кипеть, раз она не хочет ничего есть, хоты бы потому, что сумасшедшая в полном смысле слова. Ну что ты сделаешь с безумным, даже самым дорогим, человеком? Умрёт голодной смертью, если его не питать насильственно! Кто же может это проделывать при настоящих условиях жизни? Значит надо примириться, что умирает не от тифа, холеры или чего-нибудь другого, а от безумия, и ждать терпеливо когда, а, не кипя, волнуясь и возмущаясь. Так я думаю.

Я перестала к ней ходить, так как ей всё казалось, что я что-то у неё тащу. Зачем же её и себя расстраивать. Она просила нас обеих прийти недели 1½ назад. Мы не пошли, хотя я считаю, что мы поступили зло и неправильно, в особенности я, раз я считала её всё время ненормальной (а мама это отрицала), и за эти 2 недели ей было особенно плохо. Сегодня мама уже забегала, заругала опять Федуся и т.д. Он, конечно, поступает жестоко, по-свински, «хуже зверя», как говорит мама, и т.д. Но я всё же не могу так на него накидываться, как мама, так как он сам очень слаб; он вечно один с ней без всякой помощи, вечно без денег, сам недосмотренный никем, так как я не хожу туда, грязный оборванный; таскается с этими горшками, клизмами; и если его мама застанет, как сегодня 2 раза, пьющим паршивый чай, то и за это ворчит: «себя он не забудет! чай пьёт, ест, а о ней не думает!» Как и мне, всё вспоминается, что я и забуду. Я сегодня сказала: «Почему же ты её так давно не проведывала, Олимпию, если теперь так волнуешься?» «А ты почему не ходила?» «Я ей ног не мыла, не бегала к ней?» Это значит раньше, вообще, учитывая, что я часто ходила. Все преступления мои записаны на tabula rasa и не забудутся мне во веки, как и эти несчастные, раз вымытые ноги!

Сказать тебе прямо, мне просто надоели такие вечные пререкания не только из-за Олимпиады, а из-за всего, и я решила устранить все главные поводы, из-за которых они бывают.

1) Как будто важнейший, моя неаккуратность с обедами. Я ухожу из дома около 4-х, когда обеда нет, и прихожу в 11часов, иначе я не могу. Все мои ученики – в школе, двое от 2-4 – у меня. Что я должна делать? Но вечно я слышала, что «Ксенья злится». Из-за чего? Из-за того, что мне надо налить в горшок тарелку супу и положить на тарелку второе, и ткнуть их в ванную или куда захочет, на плиту.

Так чёрт дери и эту Ксению, и этот обед, если он вносит дезорганизацию в столь ужасной форме в хозяйство. То Олимпии отливай, то мне, то Федуся зови, то ещё что-то, и всюду эти 3 нахлебника отравляют жизнь!

Мне надо было давным-давно отмежеваться, и было бы гораздо лучше. Будет хуже моей печёнке – слава Богу. При такой вечно атмосфере какой-то вражды, холодности, натянутости, я, Таня, не могу жить, быть той, какой я была когда-то, чувствовавшей любовь и дружбу. Теперь этого нет, оно умерло, а остались иногда старания что-то наладить, а что – уже нет.

2) Чем виновата «тётка»? Что я не лечусь и не хочу лечиться, и не буду лечиться, чтобы дальше не тянуть эту канитель. И чего маме огорчаться этим, говорить мне резкие, едкие вещи, вместо того, чтобы когда-нибудь по собственному побуждению сказать мне несколько ласковых слов, если это любовь ко мне вызывает волнения, когда-либо поцеловать, как я делала это раньше с ней, когда меня тянуло приласкаться к ней, и когда, конечно, я не бывала отталкиваема, но не больше, и чего бы я ни сделала, чтобы угодить ей?! Но этого никогда не было за все эти годы. Чем я её расстраиваю? Тем, что не обедаю? Так надо было больше дорожить мною, а не считаться с Ксенией, которая злится из-за всего, и мириться с никому не вредившим беспорядком, так как я всё же ела хороший обед, хоть бы и ночью, если это теперь беспокоит и огорчает маму. А в нездоровье своём я не виновата, как и она в своём. Вл.Гр. нашёл, что конечно это болезнь не последних дней, и я сама знаю, что я о печени никогда не забываю. Но и тут, вместо того, чтобы подумать, что у меня от болезни является желание распустить все тесёмки после еды, и посочувствовать, так я только слышу злобное: «Ты же вечно всё распускаешь, называется здоровая»! Не так это говорится, друг мой Танюша, не так сурово, не так, не так. Не так бы, выражая своё беспокойство, Алечка, вот мерило истинной любви для меня – Мусенька, всегда очень нежна и ласкова со мной и всё таскает мне лекарства, и гонит В.Г. ко мне. Приказала ему меня излечить!!

Вот тебе картина нашей жизни. Не знаю, что я должна сделать, чтобы не волновать маму? Скажи, пожалуйста. Вечером я пью вместе чай. Утром сплю, сколько хочу, потом в 2 часа приходят Женя и Валя, в 4 часа ухожу и ночью прихожу, стараясь, по возможности, ни во что не впутываться. Чем я порчу её жизнь?

Теперь, конечно, будет история Олимпиады и Федуся. Его так ругают, конечно, больше заочно, что если бы я имела возможность дать ему обед, я бы ему сказала: «Не лезь сюда, раз не умеешь подчиняться требуемым правилам, не приходи обедать или послушать это чёртово радио, из-за которого он хоть в половине 12-го ночи, но всё-таки приходит! И его высмеивают без конца, и т.д. И где у него самолюбие? Не знаю. Я бы с голоду пропадала, а не ходила. И это я сегодня сказала папе. Он со мной согласился. Надоело всё это до смерти. Скорей бы этот триумвират – Олимпия, Федусь и я – перекочевал на Лукьяновку, и было бы чудесно. Будем надеяться, что Олимпия начнёт, а мы продолжим. Так нет же! Дядя всё ещё хочет жить, знать, что дальше будет со всем светом.

Ну, желаю тебе и всем твоим, моя дорогая Танечка, здоровья счастья и возможности купить всё нужное. Целую крепко всех. Так получила ли ты письмо или нет? Не сердись за это, объясни, в чём я виновата?

(Приписка вверху страницы) Час дня. Не спала до свету. Уже писем писать нельзя сколько хочется! Ещё крепко целую, хотя думаю, ты на меня тоже «злишься» за маму, и чего бы я ни сделала, чтобы угодить ей?! Но этого никогда не было за все эти годы.