Письмо

4.X.40. Киев.

Дорогая моя, милая Танюша! Со дня получения твоего письма мысль о тебе не выходит у меня из головы, и все мы больше и больше утверждаемся во мнении, что тебе по многим причинам следует по возможности скорее освободиться от своего института. В настоящее время, как никогда, выступают на сцену материальные недостатки: новый закон о плате за учение является ударом и по молодежи, и в недалеком будущем, конечно, ударит и по преподавательскому персоналу; на что будут нужны преподаватели, когда не будет студентов или будут в минимальном количестве; стипендий не будет, а плата будет; в ин-те стоит стон, люди удручены до крайности, просто убиты.

Как-то Вы переживаете этот удар? И мне кажется, если ты боялась при возможном твоем уходе удара по самолюбию, то сейчас этот удар наносится тебе с совершенно неожиданной стороны, и сейчас как раз ты можешь уходить спокойно, без удара по самолюбию, на самом законном основании; и так Вы совершенно не обеспечены, должны жить (разве это возможно?) на 16 р. в день, а тут еще прибавляется такой неожиданный расход. Ведь тебе придется обязательно работать для добывания просто питания, а тут еще за девочек будет висеть на шее 400 + за тебя 400 р. платы за учение. Это же немыслимо! Просим все тебя подумать хорошенько и поскорее уйти из ин-та; главное, конечно, нас беспокоит твое здоровье и моральное состояние; мне кажется, что ты, м.б., могла бы презреть еще некоторые минусы, если бы ты была здоровее и материально обеспечена, а при настоящих условиях не должно быть и речи о продолжении этой каторги, которая замучивает тебя до крайности; мне просто страшно думать, какую ты теперь ведешь жизнь, как ты ужасно отошла от семьи, и чем это может кончиться. Я вспоминаю, как много раз ты беспокоилась о здоровье детей, о их питании в связи с их наследственностью; не может ли она проявиться теперь, когда Вы даже питаться не можете, как следует, не говоря уже о других нуждах. Ну, а представь, если, чего Боже сохрани, кто-нибудь из семьи заболеет; что же это будет? Кто поухаживает за больным, и как в таком тревожном состоянии ты сможешь заниматься при существующих строгостях?! Все приводит тебя к необходимости снова вернуться домой, где ты можешь спокойно работать. Конечно, ты ответишь мне, что имеешь в виду не настоящее, а будущее; но кто может тебе обеспечить его, если и сама ты из-за этого проклятого произношения не рассчитываешь получать тех благ, на которые хотелось бы рассчитывать; казенные доходы невелики, а за частные уроки, если бы ты захотела отдаться им, ты и сейчас получала бы не мало, не говоря уже о переводах, которые давали тебе не мало. Что касается будущей пенсии, то за 10 лет, которые тебе осталось до 55 лет – первого срока, когда ты по возрасту можешь ее получить (и даже не 10 лет, а 8-7 в лучшем случае, ибо раньше 3-4 л. ты служить не начнешь), то какую же ты получишь? Надо надеяться, что в то время ты сможешь еще сама работать, а не переходить на пенсию, ибо она даст тебе такие гроши, на которые ты не проживешь; если папа на 650 р. не может прожить, то что же говорить о твоей крошечной пенсии? Не знаю, как разрешишь ты этот тяжелый и для себя, и для нас вопрос, но все же надеюсь, что благоразумие возьмет верх, и ты снова обретешь утерянный покой, который как будто нашла в прошлом ноябре; думаю, что место подобное тому, что ты имела в этом году, ты всегда найдешь.

… Только что получили мы, тетя и я, Маечкины письма; крепко ее целуем и будем писать. Крепко целую тебя, моя дорогая, а ты девочек. Ив. Вас. сердечный привет.

Мама.