Письмо

8 ч.в. 30.IX.40.

Дорогая моя, милая Танюша! Вчера получила твое невеселое письмо; ты понимаешь, как грустно мне было его читать, и как больно знать, что почти ничем не можешь помочь; во всяком случае голова моя занята изобретением какого-нибудь источника, чтобы хоть немного тебе помочь; не могу же я спокойно сидеть и знать, что Вам не хватает самого необходимого; ясно, что Вы все не доедаете в то время, когда на работу тратите сил больше всякой меры. При первой возможности вышлю хотя бы девочкам на масло, это же предмет первой необходимости.

Ваше решение – отказаться от продажи рояля – конечно, очень меня тронуло и взволновало, ибо я прекрасно понимаю и девочек, и тебя, ибо и сама питаю нежные чувства к этому нашему сердечному другу; но как же обойтись без этой болезненной операции? Конечно, можно прибегнуть к другим источникам, но все они так мизерны, что едва ли надолго облегчат Ваше положение. Пока что думаю серьезно взяться за продажу одного из ковров (не знаю, какой считать твоим?); но ведь они вовсе не драгоценны и рассчитывать на получение приличной суммы совершенно невозможно; вчера достала долго хранившийся мой лисий мех; за него, вероятно, можно бы получить больше, но это дело не по моим силам и не по моему умению; он сохранился очень хорошо и, верно, можно бы продать его не плохо. Вот я и думаю теперь, как осуществить эту продажу, кому поручить продажу его? В данный момент приходится пожалеть, что это не белка или какой-нибудь более удобный мех, но с другой стороны лисий мех ценнее и за него можно получить приличную сумму.

Вышла бы Маюхе прекрасная шуба, но лису она не захочет, да и все равно верх будет стоить дорого. Напиши, что ты думаешь об этом? Заставь хоть девочек написать мне и передать твои соображения по этому поводу. Что мне делать? Я теряюсь; не с кем посоветоваться, некому помочь мне, а между тем положение такое, что медлить не приходится. Что касается шубы для Майки, то не найдешь ли ты более разумным в этом году купить ей готовую, а затем по окончании школы, для которой не стоит строить хорошую шубу; м.б., подождать еще год-два, в которые собраться с силами и уже тогда сделать ей шубу вполне приличную; знаю, конечно, что и тогда это будет трудно, но все же мечтать об этом более рационально, чем думать и тратиться на хорошую шубу сейчас, когда все равно хорошей никак не удастся сделать. Марг. вот переделать свою и то не может, отложила переделку и будет ходить в старой; имей в виду, что Маечка еще сильно растет и дорогая шуба скоро будет не по ней. Не знаю, насколько я правильно рассуждаю, но и тут мне не с кем посоветоваться. Мне хочется только сказать тебе, что моя голова хоть плохо, но все время работает над задачами Вашей жизни. У нас отвратительная погода, поэтому даже с Марг. никак не могу увидеться и поговорить; сегодня прождала ее напрасно.

Напиши, как ты думаешь, за какую сумму можно купить Маюхе готовую шубу? Насколько плоха ее старая? Нельзя ли ее освежить и обновить? А что надо делать с Тасиной? Что может стоить такое обновление обеих шуб? А то я теперь до того не в курсе всяких покупок, обновлений и переделок, что совершенно не ориентируюсь, сколько надо иметь денег?

Жду от тебя хоть каких-нибудь сведений, чтобы сообразить, что я могла бы сделать по вопросу – добывания денег. У меня лично их так мало, что поднять что-нибудь серьезное я никак не умудрюсь; на более скромное – попробую.

Ты, видно, не знаешь, что с завтрашнего дня, кажется, Киев переходит по снабжению на положение Москвы; об этом говорили уже давно и по-видимому завтра это будет уже фактом. По этому случаю в Киеве будет прекращен прием всяких посылок; имея это в виду я поспешила сегодня отправить тебе материал на платье, в котором ты так нуждаешься; не знаю, как он тебе понравится, но Ан. Иг. очень его одобрила и как цвет (коричневый), и по прочности; так или иначе у тебя будет, что надеть; думаю, что сделаешь из него рабочее платье, а зеленое все-таки останется выходным. Какая бедность? Материя – шерсть с шелком. Когда соберу кое-какие сведения относительно продаж, напишу опять тебе, но очень прошу как-нибудь сообщить мне свои соображения.

Стыдно девочкам не прийти тебе на помощь в твоей корреспонденции со мной; они уже настолько взрослы (Маюхе 16 лет!!), что пора им принять участие в серьезных семейных делах и иногда заменить тебя! Многие вопросы я оставляю в стороне, ибо все равно не надеюсь получить на них ответов; но все же мне очень интересно знать, получили ли Вы овощи, рубашечку и выкроенное платьице, которые я послала Вам с М.Н. Прог.? Я ведь об этом не получила ни слова, хотя прошло уже почти две недели.

Еще хочу сказать тебе, что третьего дня уехала в Москву Вар. Сем.; я очень беспокоюсь, как она доехала; она ведь очень слаба; настолько, что сегодня соседка-доктор высказывала мне свое мнение, что лучше бы В.С. устроиться в М. со своими, ибо она не уверена, выдержит ли В.С. еще зиму; жить в полном одиночестве, без всякого ухода, обо всем заботиться и хлопотать самой ей совершенно не по силам; за последние месяцы я много раз дрожала за нее; неужели ей придется умирать в такой печальной обстановке, без всякого ухода? Прошу тебя, постарайся переговорить по телефону с Натальей Мариановной по этому поводу; я знаю, что у них тоже такая обстановка и вдобавок теснота, что едва ли они смогут взять ее к себе; но м.б., возможно будет устроиться ей с семьей Вали; она то страшно щепетильна и наверно не захочет отягощать собою кого бы то ни было, но как же быть, что делать? Хотя у нас «старость обеспечена», но как больно за стариков, которые расцениваются, как негодный товар; ценна лишь молодость, которая может работать, как вол, и отдавать все свои силы на свое дело; с силами же никто нигде не считается. В.С., возможно, сама позвонит тебе, но она уехала в таком нервном «возбужденном состоянии, что долго не придет в себя; но где состоится свидание, как она его выдержит, придется ли ей выезжать из Мос.? Все это тебе легко будет узнать по телефону и в двух словах сообщить мне. Что касается ее переезда в Мос., то это было бы для меня новым ударом; мы с ней очень сошлись, очень хорошо понимаем друг друга, ибо чувствуем одинаково и во всех случаях жизни являемся помощью (нравственной, конечно) друг другу.

Ну, голубка моя дорогая, крепко целую тебя, а ты за меня девочек; прошу пристыдить их за их лень и такое безразличное отношение и к тебе, и ко мне. Разве, впрочем, они очень заняты? Тогда другое дело; тут есть девочка, тетина б. ученица, которая нередко сидит ночи за приготовлением уроков; неужели и наши так засиживаются? Тогда другое дело, не найдешь и минуты для бабушки.

Ив. Вас. шлю сердечный привет. Присланное платье куплено Марг. и теткой покроенным, как твое красненькое.

Твоя мама.

12 ч. ночи. Не успела бросить своего письма, как получила твое от 25-го, дорогая моя бедняжечка. За какие грехи ты должна так мучиться? Так же, как Маргарита, я теперь скажу тебе: «бросай эту муку, пока ты не замучилась окончательно». Ив. Вас. хлопотал о сохранении твоего физического здоровья, но сейчас я боюсь за твою психику; невозможно все свои мысли сосредотачивать на этой каторжной работе, которую ты взяла на свои плечи; на твое письмо ты могла бы найти мой ответ в письме, которое я писала из Преобр., получив твое первое извещение о новом твоем, или лучше сказать, Ив. В-ча плане; после твоего решения я молчала, как и не поддерживала Марг. в ее советах тебе, теперь же повторю свои первые доводы и поддержу Марг. в ее советах; по первым твоим сведениям я не представляла себе той нагруженности, которой нагружена ты теперь; прием тебя прямо на 2-ой курс, казалось, позволял мне надеяться, что нагрузка не будет так велика, как оказалось на деле; к тому же казалось, что будешь спокойно учиться, как училась и прежде; что же оказывается теперь? Нагрузка чрезвычайно велика, требования громадные, непосильные ни для твоего здоровья, ни для твоих душевных сил и привычек; это выходит не ученье, а сплошное мученье; почему ты должна быть совершенно выкинутой из жизни, как общественной, так и семейной; для чего ты отдала семье 20 лет своей жизни, чтобы теперь всем пожертвовать этой муке, тем проблематичным результатам, в которых ты не можешь быть уверена и даже прямо таки – не уверена; почему ты должна оставить девочек без всякого внимания именно в момент, когда отсутствие родительского внимания может испортить всю их жизнь, в которую они вступают совершенно неопытными и лишенными советов в самые ответственные моменты своей жизни; м.б., теперь-то и нужно прилагать к ним больше внимания, чем тогда, когда они были малышами и внимание родителей главным образом требовалось для физического ухода за ними. А теперь, когда они поминутно могут подвергнуться разным неожиданным случайностям – вдруг они остаются предоставленными и самим себе, и всяким случайным встречам; между тем из твоего письма я вижу, что в силу своей перегруженности и дисциплине, которые ежесекундно тебя преследуют, ты совершенно отбилась от семьи; если И.В. был недоволен тем, что ты много времени отсутствуешь из дому, то как же он относится теперь к тому, что ты даже когда физически дома, духовно ты предана своей институтской учебе и душой ты не с ним, не с детьми. Приближаются годы, когда ты должна стать к детям ближе, стать их верным другом, помощником и советчиком, ты совершенно отдаляешься от них и теряешь с ними связь, которой добивалась столько лет. И во имя чего это делается? Во имя туманного будущего, в безднах которого нет и не может быть никакой уверенности. Что касается материальных будущих благ, то ты и сейчас уже сомневаешься в них из-за своего несчастного произношения; а кто может тебе сказать, что произношение твоих теперешних учителей и есть то, что нужно? Разве тебя учили плохие учителя? Кто не одобрял его у них? И по сей день Пивов. считается одним из лучших преподавателей, и если бы она была жива, то продолжала бы с успехом учить и сохраняла бы свое прежнее произношение. А ты из-за него теперь так мучишься!

Кроме языка у тебя оказывается масса других занятий; ты пишешь, что должна сдавать все предметы первого курса, но ты ведь писала только о 2-х? Что это значит? Разве по силам тебе такая нагрузка? В конце концов ты переутомишься и нервно заболеешь, как это мы видим теперь нередко у совершенно здоровых и молодых людей. Заболеть недолго, а чего ожидать впереди? Что касается твоего самолюбия, то в том факте, что ты теперь оставишь ин-т нет ничего для тебя унизительного: попробовала свои силы и увидела, что их нет в той мере, какая требуется и массой дисциплин, и строгостью требований; и лучше будет, если ты не будешь затягивать, а освободишься, елико возможно, скорее; понимаю хорошо, как это будет трудно сделать тебе и, м.б., неприятно И.В.; но что делать? Лучше пережить ее теперь, когда ты еще у порога, чем позже, когда ты положишь все свои физические и духовные силы и очутишься совершенно истощенной, измученной, никуда не годной; вместо того, чтобы спасти тебя от перегруженности в Нарк., ты окажешься замученной в ин-те. Чем меньше ты завязнешь в ин-те, тем легче тебе будет работать в другом месте; на старом месте тебя встретят с распростертыми объятиями, а в новом – скоро приобретешь и уважение, и расположение, и душевный покой. Думаю, что И.В., видя твои муки и подумав над ними, взвесив все обстоятельства, не пожалеет, что говорит тебе «бросай» и в конце концов будет счастлив, что вернет тебя в лоно семьи еще здоровой и счастливой, вырвавшейся из своей каторги; посмотришь, какой свет, тепло и счастье ты внесешь в семью, заброшенную, слава Богу, пока только на короткое время. Ради Бога, не сердись на меня, что я повторяю опять свое первоначальное мнение, но прежде, чем тогда я писала тебе, я много обдумывала свои доводы и оставалась им верна все время, пока обстоятельства сами не заставили меня повториться. Подавая тебе совет – поступить в ин-т, И.В., конечно, имел в виду возможность вырвать тебя из Нар. и предоставить тебе менее утомительную и более приятную работу, но теперь, когда все выяснилось, не думаю, что он будет уговаривать тебя продолжать эту инквизицию и сам поддержит тебя в решении вовремя освободиться из ин-та. Но возможно ли безболезненно освободиться? Или ты уже привязана к нему, как колодник к своей тачке? Тогда надо искать выхода, надо найти его, чтобы вернуть себе душевный покой. Папа такого же мнения, М.М. тоже, о Марг. и говорить нечего.

Не думай, моя голубка, о 2 годах, думай о 2-х днях, 2-х неделях и освобождайся; увидишь, как в конце концов все будут счастливы и довольны твоему освобождению.

На свободе ты сможешь работать, как работала и прежде, материально будешь обеспечена и, м.б., даже поможешь И.В. заняться диссертацией и достичь своей заветной мечты и цели. Вот это будет настоящим удовлетворением!

Обнимаю тебя, моя дорогая деточка, крепко целую и буду бесконечно счастлива, если прекратятся твои страдания. Мама.