Письмо

Киев. 20/IV-32 г.

Дорогой Иван Васильевич! Получил Ваше письмо и спешу на него ответить… Слово «спешу» звучит в Ваших ушах иронией, наверное, и Вы при этом несомненно улыбнетесь, а, может быть, справедливо упрекнете меня в «неточное» выражения своих мыслей или в неправильной квалификации их действий. Но, по существу говоря, выражение это не совсем неправильное. Тот, кто знает меня с этой стороны, в отношении корреспондирования, согласился бы с первой моей фразой. А если учесть мою нагрузку в течение дня и вечера, то настоящее письмо является отражением сверхестественных темпов, развитых мною. Вот Вам своеобразная диалектика в филологии. Думаю я о Вас очень часто, Иван Васильевич, и даже нередко говорим о Вас. Частенько так хочется Вас видеть, что Вы едва ли подозреваете даже это. У меня, очевидно, к Вам осталось чувство, которое не меняется ни при каких обстоятельствах: несомненно, отрезок времени, так плодотворно проработанный совместно с Вами, оставил глубокий след в моей душе, то и дело напоминая о себе, заставляя сравнивать качество нашей с Вами тогдашней работы с тем, что наблюдаешь в настоящее время на аналогичных участках работы, причем, всегда и неизменно это сравнение кончается в пользу того незабвенного времени, когда творческая наша мысль давала достаточно ощутительные результаты. Сколько раз мне приходилось за этот год бывать свидетелем того, как люди, поставленные почти в аналогичные условия, какие были в свое время у нас с Вами, не добиваются и сотой доли того, что было у нас. А в том же самом учреждении, где мы с Вами столько лет работали? Что там теперь творится? Разве оно хоть похоже на прежнее. Ничего подобного! Отсутствует творческий дух!.. Однако, довольно воспоминаний и критики. Как же Вы поживаете в отношении здоровья, Иван Васильевич? Как Татьяна Георгиевна? Тяжело Вам, наверно, жить в разлуке столько времени с детьми. Вероятно, Вы уже к будущему году устроитесь вместе. От всего сердца желаю Вам устроиться как можно лучше в этом отношении. Дети – ведь это одно, если не самое сильное из самых сильных и страшных привязанностей человека. Вот мы с Ф.Д. до сих пор повержены в самые тяжкие страдания. До сих пор ни на час не утихает наша боль. Время, которое, казалось, должно было явиться исцелителем нашей раны, оказалось не только ослабляющим фактором в этом горе, но наоборот, значительно усилило эти страдания, и я с тревогой смотрю на себя и на Ф.Д., как мы из-за горя этого, из-за подчас невыносимых страданий, начинаем терять свою человеческую полноценность. Да, дорогой Иван Васильевич, горе невыносимое стряслось надо мной и Ф.Д. – Простите, что я, может быть, навожу тоску на Вас своими излияниями, но я как-то привык дружески с Вами делиться и горестями и радостями.

Работаю я в этом году очень много, главным образом, лекторской работой загружен. Работу эту я очень люблю, и она доставляет мне большое удовлетворение. Материально же, несмотря на приличный заработок, я очень неважно обеспечен, т.к. никакой заработок не может угнаться за рыночными ценами. Все внимание уходит на детей, но и их очень плохо устраиваем в этом отношении.

Думаем о поездке на лето куда-нибудь, но куда еще не знаем. Хотели бы снова в Анапу, но не уверен, что там можно будет устроиться с питанием. А Вы куда с детьми поедете? Очень хотелось бы знать.

Дела с Метод-кабинетом печальны. Все Метод каб. ликвидированы, кроме Харьковского, тоже уменьшенного по линии бюджета. Мы уже с 15-го Апреля официально не существуем и сейчас заняты лишь сдачей дел и приведением к порядку их. К 25-му Апреля мы и фактич., как Метод. каб. перестаем существовать. Я лично все-таки сожалею об этом факте, и, объективно говоря, считаю ликвидацию этого учреждения неполезным делу актом. В последнее время работа в Мет. к. значительно оживилась и обещала стать довольно эффективной. При существовании Института Кадров, Мет. каб., вероятно, прекратил бы свое самостоят. существование, хотя и в последнем случае, как справедливо указывали мне в Харькове, существование Уполном. по метод. части от Наркоматов следует признать целесообразным. Но дело сделано. Что касается станции, то Вы, конечно, в курсе всех дел. Получилось распоряжение, подписанное НКПросом о передаче станции Киевск. […] Ундiна. Они пришли и торжественно заявили о своих правах. Назначен был день сдачи, после чего станция д. была перейти к ним и, как таковая, ликвидироваться, превратившись в секцию Профоса при Ундине. Наши уже приготовились к сдаче, послав, однако, предварительно телеграммы Вам, Иван Васильевич, и в Харьков в ЦНДСП. И – о пассаж! – Получается ответ из Харькова – телеграмма Ундину и копия станции о том, чтобы приостановить передачу до приезда «вождей». Сегодня или завтра ждут в Киеве директора Ундины и Рубинштейна и вопрос решится окончательно. Слухи такие, что станцию, как станцию, все же ликвидируют. По-моему, сотрудники станции едва ли имеют основание желать, чтобы она осталась существовать. Ведь в том виде, как она была теперь, не стоит особенно ею дорожить, несмотря на то, что она и увеличилась количественно и качественно в составе своем. Бертуш, Файнерман, Фальберг изрядно работали и стремились создать хорошее из нее. Однако – это не в их власти исправить и вселить дух живой в станцию, как в какую определенную целую единицу. Несмотря на громадные усилия с их стороны, им не удалось притянуть хоть сколько-нибудь сотрудников из работников школ ФЗУ. В этом вопросе немалую роль сыграло «бытие, определившее сознание», но огромную также роль сыграло отсутствие серьезного, солидного, авторитетного руководства. Каждый из кадровых сотрудников – руководителей станции очень ценен, очень квалифицирован и очень добросовестно подходит к своим обязанностям (Бертуш, Файнерман), но все же не может, - да и не претендует на это – взять на себя руководство станцией в целом, дать ей яркое выражение, определенную научную (и не узкую) установку, целеустремленность, обеспечить ей авторитетное методологическое и методическое руководство. А, между тем, это условие абсолютно необходимо для такого учреждения, без этого условия ничего не выйдет и выйти ничего не может. В этом драматическая сторона этого вопроса для станции. Вот почему я смотрю как-то не особенно розово на положение вещей станции (или института, буде такой организуется) в теч. ближ. отрезка времени. Дело ведь не только в матер. базе на сегодняшний день и не в звании и вывеске, какую будет иметь данное учреждение, а именно в руководстве и о всем том, что я уже сказал выше. Так дело обстоит, по-моему. Б. может, я ошибаюсь – вряд ли.

Очень плохо себя, по-видимому, чувствует Ив. Иванович: он совершенно лишился руководства и находится в растер. состоянии. А жаль: и работник ценный, и работы, по-моему, по психотехнике теперь уйма. Интересная и актуальная. – Ну, пока довольно, а то я Вас, наверно, уже уморил, дорогой Иван Васильевич! Очень хотелось бы Вас повидать и поговорить. Привет сердечный Т.Г.

Искренне преданный Вам (подпись)

Роза Двид. просит передать Вам и Тат. Георг. серд. привет.