Письмо

4.10.41

Дорогой папочка!

Пишу тебе отсюда уже третий раз, но мне сюда писем не доставляют, и я ото всех оторвана и ничего не знаю, и вообще ничего давно не знаю, и газет здесь нет. Все ли мои письма ты получил? Я в этом сильно сомневаюсь, т.к. большинство ребят жалуется, что письма пропадают.

Вчера нам объявили, что мы вероятно 15 отсюда выедем, а 18 начнутся занятия. В нашей бригаде осталось очень мало народу, ребята поехали на призыв к 5 октября, а еще одну девочку искусала собака и ее отправили в Ташкент. Нас, наверное, объединят с другой бригадой. Вчера утром я проснулась, по привычке, около 6 часов и была удивлена, что темно. Вышла на крыльцо – дождь, холодный и мелкий, все небо в тучах, вернулась в комнату, все еще спят. Я разбудила их, объявила радостную весть. Все были очень рады, как давно не радовались. В дождь хлопок намокает, становится тяжелым и его не убирают. Тапочки мои промокли и развалились, и я не могла выйти; ребята ходили к узбечкам и достали молока, неизвестно, козьего или верблюжьего и айрана, он густой, как сметана, и очень кислый, вкусный, на 2 рубля. Они мне принесли почти полную тарелку этой смеси. Потом нас напугали, сказав, что здесь козы бруцелёзные, но говорят все же, что раз айран, а не само молоко, то не опасно. Хлеб вчера был замечательно вкусный и мы очень хорошо наелись. К 4 часам дождь прошел, и больше отдыхать не пришлось, но выработали уже немного. Сегодня мы вышли в поле как обычно, хотя было очень холодно и сыро, несколько раз принимался идти дождь. Я продрогла, промокла ужасно, тапки совершенно размокли, расклеились, и я решила так, что после обеда иду домой, и вдруг после обеда нас отпустили, т.к. снова полил дождь, и вот мы блаженствуем дома, под одеялами, в тепле – рай. Ты писал мне об одеяле Мишином и пододеяльнике, оно у меня, но я его берегу, им не пользуюсь, оставила его у М.Н., если оно необходимо, напиши, я вышлю посылочкой. Сейчас же у меня в отношении одеяла плохо, его у меня нет, пока были ребята, у них было лишнее, они мне давали, а сейчас одна девочка временно дала, потом не знаю, что будет, еще кто-нибудь даст. Платья мои здесь тоже пришли в печальное состояние, те, что я взяла, синее, желтое и красное, еще 2 осталось в Ташкенте. Косынку, которую ты мне купил в дорогу, у меня забрали узбечки, я в обеденный перерыв ее сняла и сама села рядом и заговорилась, а они пришли, им понравилась, они взяли, примерили, что-то поболтали по-узбекски, повернулись и ушли. Здешние узбеки ничего по-русски не понимают, я по-узбекски понимаю куда больше, чем они по-русски. Покупать я уже научилась и даже немного говорю с узбечками на поле на тему о хлопке. Они меня знают в лицо и целые дни кличут «Майкады». В первый день меня при них назвали, им и понравилось. Сейчас пришла партия писем и дети пребывают в волнении, мне же еще не может быть писем, из России идут долго; отсюда я никому, кроме темя не пишу, ибо нет бумаги, но перед отъездом писала тете Маргарите. О ней, о Тасе я ничего не знаю, о бабушке и дедушке тоже, пиши мне, пожалуйста, о них, ведь я же ничего не знаю. Люба Панкратова мне прислала открытку, пишет, что Тася ей регулярно пишет, а мне она ни одного письма не прислала. Спасибо за то, что ты уладил мои дела в райкоме и милиции. Пиши мне почаще. Вероятно, скорее по приезде в Т. я буду тебе звонить по телефону, числа 15-18, поговорить о переходе в университет по причине общежития, как я писала в прошлом письме. Ну, целую крепко, жду ответа.

Майя.