Письмо

22 июня 1909 г.

Милая Леля, не знаю, застанет ли это письмо тебя в Отраде. Оно придет только 28-го – в воскресенье.

Вчера я тебе не писал; это первый раз, что я пропустил 1 день. Избегался по поводу квартиры и священника. Раньше я не принимал никакого участия в приискании квартир, а теперь самое горячее. Завтра я буду знать священника, а послезавтра будут готовы все документы для свадьбы. Я тебе пошлю телеграмму с запросом, когда можешь приехать в Москву. Соскучился я о тебе так, что просто сил никаких нет. Сегодня приезжал молодой Таганцев. Сведения гораздо более успокоительные, чем говорила мама. Вообще и она, и тетя Лида страшно раздули толки об опасностях. Мария Андреевна даже умышленно, п.ч. слова Таганцева передавала совсем не так. У нее есть такая жилка, представить, что дело очень трудное, раз она его устраивает сама.

Таганцев прямо смеялся, когда я при всех ему говорил о консистории. Таких браков, говорил он, миллионы; я их знаю десятками, но не знаю ни одного случая, чтобы заручались содействием консистории. Это нужно только в Вашей Москве, где купчики должны себя оградить даже от таких доносов, которым обязаны давать ход, иначе на них донесут милые родственники. За 10 лет, что я в Петербурге и вообще за всю мою 15-ти летнюю службу в Министерстве юстиции я знаю только один случай развода, где люди сами на себя донесли. Наконец, для того случая, если донесут Ваши родители, или Лидия Николаевна, Вы можете быть спокойны, что Ваша жена не попадет в тюрьму. (Вам – не привыкать-стать). Стоит заявить на суд Вам обоим, что Вы не знали, что Вы родственники вопреки всякой даже очевидности, и Вас всегда оправдают, ибо весь суд отчетливо понимает всю нелепость наказания за такое «преступление», но как суд коронный, а не присяжных, не может руководствоваться побуждениями совести, а должны представить письменно мотивированное решение. Заявления обвиняемых о незнании о таком деле суду совершенно достаточно для возможности оправдать. Таганцев говорил, что по его мнению даже хуже обращаться в консисторию – тогда-то и будут тянуть.

Теперь – вопрос о священнике. Завтра мне укажут священника в Твери, который согласится обвенчать, но потребуют 2-х свидетелей. Затем я уже знаю одного священника в Москве, про которого говорят, что он обвенчает; завтра утром я иду к нему, узнаю правда ли. Фамилий заблаговременно ему не назову. Паспорта сейчас же обменяем; в моем будет написано, что я женат, жена Елена Васильевна, а твой будет выдан на основании моего заявления, следовательно ни о твоей девичьей фамилии, ни о церкви, где мы венчались ни в одном из документов не будет никакого следа. А старые паспорта мне вернут.

Милая девочка, тебе я пишу все, но не говори никому ничего. Тетя Лида говорила маме, что она не согласится на наш брак, если он не будет оформлен, или не будет обеспечена безопасность. Если такой разговор возникнет, то я думаю, в Москве вдвоем мы ее убедим легче, чем ты одна в Отраде. Мне неловко перед тобой, что тебе, как и мне придется сказать громко до церкви, а не в церкви, что мы не родственники (ни присяги, ни честного слова давать не придется). Милая, прости меня, что я тебе причиню эту неприятность, но ты согласишься? Для меня. Я очень рад, Лелик, что ты чувствовала все, как и я. Значит, ты меня понимала. Я не обидел тебя, миленькая, спрашивая, не разлюбила ли ты меня? Ведь ты меня спрашивала то же самое. Меня очень обрадовало, что ты меня в мыслях называла своим мальчиком; хотя, какой я мальчик? Старая квашня; особенно по сравнению с тобой. Милый светик, я тебя обожаю; но ты поймешь меня и не рассердишься за то, что я волнуюсь перед отправлением телеграммы. По неволе боюсь, не передумаешь ли ты? Не окажет ли на тебя влияние (не говорю уже о каком-нибудь непредвиденном новом знакомстве) дружба с Эшами, или что-нибудь в этом роде. Боюсь, что ты захочешь отложить. Я тогда буду в отчаянии. Ну, до свидания, моя родная. Целую тебя крепко, как люблю.

Весь твой Андрей