Письмо

21 июля 1912 г.

Милая моя Леличка,

Вчера вечером идиот фокс симулировал бешенство: спазмы в горле, спазмы при питье; воды не трогал; я ему приготовил чай со сливками, он несколько раз принимался лакать, но после 2-3-х глотков давился, а потом совсем бросил. Черт знает что за собака! Бесился уже 2 раза, на Кавказе изображал […]. Сегодня он и пил и ел, но что-то у него есть. Подавился ли чем-то, или слопал отраву для крыс, или впрямь начинается беситься, его не разберешь. Ему не по себе. Ходит за нами по пятам. Сейчас лежит у моих ног.

Вчера у Лангового собирались. Был я и Пьянков. Решили привести Горнунга к одному знаменателю. Его поездку по Волге до Царицына решено отменить и денег на эту затею не давать. В таких вопросах, где у Пьянкова нет оснований меня подозревать, он повторяет буквально мои слова. Ланговой при беседе со мной почти со всем соглашался, но в некоторых пунктах не вполне. А, когда увидал, что и Пьянков говорит то же самое, то и он ко всему присоединился. К сожалению, только, Пьянков настолько подозрителен, что чуть заметит в каком-нибудь случае, что мои интересы несколько отличаются от его и остальных членов Ж.Д., - я убежден, он снова начнет на меня коситься, как в Петербурге. Я теперь таких вопросов не затрагиваю.

Сегодня увижусь еще раз с Пьянковым. В Петербург поеду в воскресенье. А может быть, и совсем не поеду, не знаю еще.

Временами я совсем падаю духом. В такие минуты особенно тяжело быть без тебя. Хочется к тебе приехать, а неизвестно, можно ли будет. Целую и обнимаю тебя крепко накрепко, родная ты моя. Я о тебе совсем истосковался.

Твой Андрюша.