Письмо

23/IX-44 г.

Дорогой Алешенька!

В твоих письмах появились прежние ноты какой-то истерии. Я думала, что война и вступление в партию излечило тебя навсегда от неврастении, а ты от малейшего моего неудовольствия снова впадаешь в нее. Это очень жаль. Я знаю, тебя мучает вопрос, правильно ли ты сделал, добровольно оставаясь на фронте. Все твои друзья и Виноградов говорят, что ты должен был бы вернуться. Я лично считаю, что ты с твоей любовью к людям и с твоим стремлением насаждать культуру и с твоими данными для этого, очень нужен стране, чтобы удержать ее на той высоте, которую она ценою колоссальных жертв, достигла. Я говорю о фронте мирного строительства, который требует большого труда и большой культуры, и которая так редко встречается у нас. Единственно чего я боюсь, это того, что ты, поподя в мирную обстановку, разболтаешься, будешь тратить силы на вражду с Верой […], на пустые споры с Мамой и вообще на разговоры, мало делая по существу. Отсюда у тебя появится неудовлетворенность, ты проклянешь всех, в том числе и меня за то, что мы настояли на твоем возвращении с фронта, где ты себя так хорошо чувствовал, и где у тебя так хорошо шла работа. Я не беру на себя такую ответственность. С возвращением Мамы и дяди Сережи из Узкого я перестала чувствовать себя [одиноко]. [Все] здоровы. Дети тебе пишут. Крепко целую. Тата.