Письмо

24/VIII 44г.

Дорогая Таточка!

Я взялся за писание поэмы о войне. Она идет у меня не очень быстро. Не знаю, справлюсь ли я с ней. Замысел примерно такой: хочу изложить то, что я видел во время войны, что пережил, как вступил в Партию и даже хочу наметить нечто вроде программы для дочерей.

25/VIII 44г.

Служебные дела оторвали меня от письма. Разумеется, поэма стоит на месте. Мне хочется поделиться с тобой многими переживаниями, в которых я сам себе едва отдаю отчет. Только не вздумай, что они как-нибудь сказываются на моих дальнейших намерениях! Я все время стараюсь заглушить в себе тоску по дому. Нередко, оставшись один, я не могу найти себе места от тоски. Конечно, на первом плане стоишь тут ты. Очень хочется увидеть тебя, дочурок, маму с дядей Серёжей и всех братьев и сестер. В то же время, при товарищах я очень часто неудержимо весел. У нас установился такой стиль, что я являюсь постоянным объектом всеобщего добродушного подтрунивания. Этому способствует моя неблестящая строевая выправка и неловкость. Однако во всем этом сквозит очень хорошее отношение ко мне. Я часто замечаю, что если я допускаю какой-либо промах, мне за него гораздо меньше влетает, чем другим за аналогичный поступок. Правда, это может быть вызвано тем, что крупных промахов у меня, видимо, не бывало и тем, что я все свои силы отдаю службе. Конечно, такое отношение товарищей очень облегчает мою жизнь. Наконец, временами меня тяготит мой затворнический образ жизни, но это бывает только в периоды, когда я не занимаюсь математикой. К сожалению, при кочевом образе жизни ей заниматься трудно. Иногда кажется, что сил вот-вот не хватит. Это особенно бывает, когда устал, и когда нет боев. В бою, напротив, я всегда испытываю подъем. Однако этот стиль простокваши никогда не проявляется у меня ни в чём, и я думаю, что это письмо очень удивило бы всех моих сослуживцев. Наиболее приятными эпизодами в моей личной жизни являются встречи с Кацубой. Это человек, который больше всех меня понимает и сочувствует мне. Кроме того, он относится с несомненным уважением к моим занятиям математикой, тогда как другим они просто слишком непонятны. Очень жаль, если ты перестала ему писать. Кажется, я делаю этим письмом большую глупость. Ты и вправду можешь подумать, что я полная кислятина, что я не в силах справиться со своей службой. Это далеко не так. Я скорее потому пишу тебе об этом, что в последних письмах как твоих, так и маминых, сквозит точка зрения, что я стал уж слишком черствым. Это все же неверно. Я думаю, что в отношении многих качеств я мало изменился за эти годы, если не считать того, что я выработал в себе известную выдержку и упорство и до некоторой степени узнал жизнь и людей. Во всяком случае, силы духа у меня хватит на любые трудности и любые испытания. Впрочем, письма из дому всегда очень облегчают все психологические трудности.

Крепко целую.

Подпись