Почтовая карточка

25/III-36. Полночь.

Дорогая моя Танюша! Хочу написать и побежать бросить эту открытку, чтобы побольше Тебя успокоить, моя голубка. Придя вечером домой (сегодня я уже лазила по урокам), я застала Мамочку в лучшем виде, чем оставила. Она подбодрилась, даже посмеялись мы над твоим «по голове», оказалось, что темп. за день – 37.2; 37.3; 37.7, а потом около 10 ч. – 37.3! Слава Богу! Снижается постепенно, вчера боялись быстрого падения. Готовили грелки. Я ей поставила банки еще на правый бок и она немедленно спокойно уснула и спит очень уютно и как-то точно прочнее, чем все это время. Даст Бог, что это начало ее выздоровления, которое и пойдет хорошо и она тогда успокоится, будет строчить Тебе письма и не порываться встать раньше времени, понимая опасность такого поступка. Вот Тебе вся правда, моя дорогая. Но что за подлянки сидят на телеграфе! Чтобы так передавать телегр. Надо быть сумасшедшими нам, чтобы не упомянуть о Маме, о более тяжелой больной. Воображаю, как ты переволновалась! Посылал тел. дядя Федя, написан. Папой, как мне передал ее текст: «Папа встал Мама поправляется». Вот идиотки! От Твоего же «по голове» я в восторге. С наслаждением перечитала Твое письмо д. Феде. Вот здорово получилось! Как я счастлива за Тебя, моя милая Танечка, также, как была огорчена. Нет худа без добра. Я настрочу Эм. Ник-ну, чтобы она Маме строго настрого заказала всякие глажки, уборки и пр. на целую вечность! Довольно ей этого. Радуюсь я за деток, что они подкушивают. Ну, будьте все здоровы, веселы и счастливы, мои дорогие. Устала, ложусь спать. Целую крепко.

Мама после голодовки м.б. будет (не разборчиво).

Нет - отнесу письмо: наврала.