Текст документа: |
25-го июля
Дорогая, золотая моя Маюша!
Хочу сегодня ответить тебе на твое длинное, настоящее письмо. Сначала о летнем твоем отдыхе. По-моему, самый лучший вариант это - поехать тебе на Иссык-Куль вместе с Танюшей, п.ч. это будет самый полезный для вашего здоровья, и справедливый: раз Т. не ездила на Кавказ; а теперь ей будет очень кстати отдохнуть и подкрепиться перед началом занятий, а тебе – вообще отдохнуть и попробовать полечить псор. – Если же ты поедешь в Москву, то мы с Н.М. будем душевно рады повидаться с тобой; а м.б. тебе удастся и разведку произвести насчет возможностей устройства с работой в европейск. части союза. – А как же отдохнет Олечка после экзаменов, где встретится с тобой? И ей, значит, в случае удачи придется опять возвращаться в Новосиб. за вещами? Сколько это денег уйдет на все ваши разъезды! – Ну, что же! Раз это неизбежно. И Главное, что это возможно осилить. – Пожелаю от души, чтб. все получилось как можно удачнее.
Относительно твоей докторской работы, не знаю, правильно ли я поняла, что ты думаешь защиту подготовить к весне, или лету 72-го года. Правильно ли, или нет? Верно, ты решила не спешить, как промелькнуло в одном письме, что можно попытаться к концу этого года. Конечно, это было бы чрезвычайно напряженно, - и мне кажется, что такие серьезные дела лучше делать спокойно, обдуманно, не спеша, с возможно меньшим риском. – А Нина Мелит. гов., что раз тебе предлагали этот вариант, то наверное ведь это были люди солидные и имели на это серьезные основания. – Очень досадно, что есть, как видно, у тебя и какие-то недоброжелатели, о кот. ты слегка пишешь в последнем письме. А их, конечно, приходится очень и очень опасаться, ибо неисчислимы все виды пакостей, кот. люди могут придумывать.
Поневоле, логически моя мысль перескочила на полученные тобой безграмотные писульки. Увы! И наша Галя писала, вероятно, подобные же, одной или двум женщинам, которыми увлекался порядочно лет тому назад Миша. Он ценил их и интересовался ими как раз из-за их высокого умственного и душевного уровня, и тогда писал мне (а я была не в Киеве), что ему «стыдно» за те разговоры и за тот уровень – что царит у нас в семье. – Так что все мне понятно, как это там произошло у того человека. Он, конечно, не причем. Но выхода никакого нет. Нужно просто отстраниться от этого грязного и опасного для репутации болота. Он ведь в плену, в темнице, - и до самой смерти, верно, не сможет позволить себе роскошь – освободиться: «дети», «семья», «моральные требования». – Верно, только в ранней молодости человек может обладать таким запасом внутренней энергии, кот. помог бы рвать эти тяжкие цепи.
- Так я думаю и о своем бедном Мише, глядя, как стареет и тает на глазах: и поседел, и пожелтел, и морщинок много, и грустное выражение лица, - и вообще – совсем замученный человек. – Боже! Как я страдаю за него! Мне ведь все яснее и яснее, что она его не любит, и ей недоступна настоящая любовь, недоступно все, требующее хоть самой маленькой жертвы, т.к. она эгоистка до мозга костей, самовлюбленная, самоуверенная, и сухая, абсолютно лишенная способности понять и посочувствовать другому, она просто присосалась к нему в жизни, находя это выгодным для себя, хотя и не блестяще-выгодным, но все же лучше, чем ничего. Я всю свою послевоенную жизнь живу на душевной Голгофе, и порой уже не могу с собой справляться. Мне кажется, что я не вынесу и в конце своей жизни сойду с ума. – Порою ослабевает и вера, так что не могу просить помощи в молитве, не могу ехать и к своему батюшке, п.ч. нет просто нужных физич. сил. Я ужасно ослабела за эту зиму; да еще и сейчас пролежала неск. дней, и совсем неуверенно иду по улице.
Хотела еще, Маечка, высказать тебе одну мысль про Иру. Я подумала, что раз никто из нас ее не понимает, то м.б. попробовать спросить ее – чего она хочет, в чем ей помочь, м.б. заранее решившись не возражать, чтобы она ни сказала, чем бы ни поразила. И ничего сразу не говорить, а поносить в себе эту ее мысль и постараться уловить смысл и причину ее линии поведения. Если она не умственно-отсталая, то нужно же докопаться до какого-то смысла, до причины, до корня всех бед. Конечно, ясно, что над ней надо было сильно работать в детстве, и теперь ничем этого не восполнить, - но все же надо думать, как быть в данное время с таким человеком. Какое у нее желание относительно устройства своей жизни? И неужели она считает ее уже устроенной навсегда? Вот тяжелый орешек! Где искать того мудреца, кот. сумел бы к ней добраться до ее сознания?
– Ужасно мне досадно, что ты опять коснулась этого вопроса и могу расстроить тебя, испортить настроение в счастливый момент жизни. Но ты, верно, уже научилась отбрасывать такие тревожные и скорее всего – бесполезные мысли, как и я стараюсь хоть на неск. часов отключать свое страдание за Мишу…
Целую, обнимаю, горюю и радуюсь вместе с тобой.
Любящая Тетя.
|