Расширенный
поиск

Открытый архив » Фонды » Фонд Т.И. Заславской-М.И. Черемисиной » Коллекции фонда Т.И. Заславской-М.И. Черемисиной » Семейная переписка » Переписка 1964 года » Письмо

Письмо

Дата: 1964-11-01
Описание документа: Майя Ивановна рассказывает тёте о своей работе - о выступлении на конференциях, о проблеме с заведующим кафедрой, который ни по своим рабочим, ни по своим личным качествам никак не устраивает окружающих его людей. Говорит о некоторой своей успокоенности после отпуска, но ситуация остаётся тяжёлой.
 

Zc 510_163

Zc 510_164

Zc 510_165

Zc 510_166

Zc 510_167

Zc 510_168
Текст документа:

Тула 1 ноября 64 г.

Дорогая тетечка!

Я вдвойне рада была Вашему письмецу, - и ему самому, конечно, и тому, что опять на моей душе камнем висело мое «неписание», и теперь я получила толчок, чтоб освободиться от этого. Почему я молчу?

Конечно, перегрузка – это уж всегда. Но не только. И, конечно же, никаких «обид» или чего-то подобного. Нет… Но с некоторых пор мне как-то трудно стало начинать письмо. Вообще, всякое… Вы знаете, я не умею писать коротко. И если чувствую, что не кончу сразу, - не могу заставить себя… Но и не только это… Еще, - что-то в себе. Неясность какая-то, когда чего-то не хватает для ориентации в жизненном лабиринте. Когда вдруг теряешь какой-то масштаб, - что важное, что неважное, - и еще нету возможности, а потому нет и желания тратить силы на то, чтоб пытаться расставить по местам, в душе, эти плывущие вещи…

Я думаю, Вы поймете, что я хочу сказать.

Ну, само собой разумеется, и внешних событий и дел более чем достаточно для того, чтобы времени на внутреннюю жизнь оставалось в обрез.

В начавшемся году я уже дважды ездила с докладами на конференции, - в Орел в сентябре, где доклад прошел очень удачно и даже, пожалуй, «с блеском», и в октябре – в Москву, где, в общем, было скучнее. Как ни странно, уровень провинциальной конференции был выше.

После конференции всегда нужно бывает переделывать доклады в статьи для печати. Это большая и не простая работа, а сроки короткие. Вот один срок, 25 окт., для подачи статьи в Москву, я уже пропустила. Статью написала почти вовремя, 26-го кончила, но отправлять не стала. С одной стороны, сама чувствую, что текст еще сырой, а с другой стороны, тоже сама чувствую, да и другие, кто читал, говорят тоже, - теоретический уровень я завысила. Надо в это издание писать гораздо проще, не касаясь теории, которую сберечь до другого случая.

А это не только «обидно», но и просто трудно, потому что сама я ценю в своей работе именно теоретический аспект – и всё конкретно «вижу» сквозь призму теории. Если ее вынуть, то факты остаются без стержня. Значит, надо так ухитриться, чтоб «внутри» он остался, но вслух о нем не говорить. Это еще трудней.

Ну, и в довершенье – всякие неприятности на кафедре.

Я, конечно, и писала, и говорила, что наш теперешний зав – ужасная сволочь. Кафедра воет от него третий год. Но беда была в том, что «издали» это не очень видно. Кто с ним прямо соприкасается, те готовы на стену лезть. А кто подальше, а особенно – «над» ним, - тем кажется, что он человек как человек, - ну, «книжный червь» что ли, «не от мира сего» и т.п. Так ведь это характеристики положительные! Чего ж, мол, вы все к нему цепляетесь?

Все конкретные вещи, случаи, которые нас не то что до белого коленья доводят, а уж не знаю даже как сказать, - до скрежета зубовного, в передаче теряют всю остроту. Вот, - не умеет он – и не хочет – нагрузку правильно распределить. Для начальства и посторонних получалось – «потому что он «не от мира сего», - мы все должны помочь, а мы, наоборот, травим. И так же во многом другом.

Ну, а мы то видим, нам ясно, как день божий, что дело совсем в другом. Ему просто наплевать на нас всех со всеми нашими стараниями и требованиями. И на работу, и на студентов, и на ин-т, на все наплевать. И на науку в равной мере, - на все решительно. Хочет он очень простых вещей: побольше денег, получше квартиру и звание профессора (тогда и квартира, и деньги при нем прочно). И в достижении этих весьма земных целей для него просто не существует «этических запретов».

И это же самое сразу почувствовали его соседи по квартире. Там дошло просто Бог знает до чего. Его жена, например, плюнула в щеку соседке, учительнице, родственнице проректора. Та в этот момент жарила картошку, стояла у плиты, мешала на сковородке столовым ножом. И другие соседи были на кухне. Когда та плюнула, пострадавшая, Клавдия Александровна, вся дернулась к ней, - вряд ли даже соображая, что и зачем. Соседки к ней, - остановить, успокоить, чтоб не было скандала. А тут из своей комнаты наш шеф:

- Ага! Нож! С ножом, на мою жену!

И – в милицию.

Если дальше пойти, - из-за чего «началось», то вскрываются новые «прелести». Желая получить отдельную квартиру, и сообразив, что по-хорошему он ее не получит, он, видимо, решил, что дирекции придется пойти на это, дать ему отдельную, если все соседи скажут, что с ним жить нельзя. К примеру: у себя в комнате сделал «уборную» - ведро и т.д., - и даже не стесняется об этом говорить на офиц. заседаниях: «Мы не обязаны туалет убирать, мы им не пользуемся, у нас ведро в комнате стоит».

Такие вещи все время…

Ну, вот кафедра и не вынесла. С начала года все время бунты, слезы, жалобы, - переживания, поглощающие немало и времени, и сил.

Мне лично он тоже много напакостил. Написал лично заместителю министра заявление, где про многих гадости, и про меня, говорят, целый «параграф». Я документа не видела, он в Москве, - но если то, что мне передавали, действительно написано, то у меня есть все основания, чтоб возбудить иск о клевете. И ей Богу я это сделаю, если в ближайшее время он не будет снят с заведования. В конце концов, до каких же пор прощать, рассуждая по принципу «а, стоит ли руки марать»? Руки замарать не захочешь, - так за это же тебя помоями сверху донизу обольют! Тем более, здесь вещи четкие и служебные, - если только верно передано. Я-де ничего не делаю, не работаю, не выполняю поручений, не имею за душой научных работ и т.п., - на что есть четкие факты.

А понадобилось ему это, прежде всего, для того, чтоб мне не дали «научной ставки», - и этой цели он добился. Дирекция испугалась и кандидатуру мою с обсуждения сняла. Так как никакой другой кандидатуры в ин-те нет, то ставка, видимо, просто пропадет, отдадут в другой институт.

Вот в таких делах и заботах проходит время. Обидно, что дни, недели жизни выбрасываются, в сущности, на помойку…

Ну, а что касается внутренней, личной жизни, - вот и вступает в силу эта самая «внутренняя неясность», о которой я писала в самом начале.

Я, конечно, внимательно прочла все, что Вы писали в сентябрьском письме. И, в сущности, со всем этим в душе согласна. Но от принципиального согласия до внутренней гармонии еще ведь далеко… М.б. и не так «далеко», как – это не одно и то же… До «спокойствия» надо, наверно, дожить.

А управлять собою внутри – этого мы ведь никогда не умеем. Заставить себя в самом деле чувствовать то, и так, как считаешь разумным и нужным…

Я ведь знаю, - и даже сама той же Людмиле в письмах пишу, - и «держите себя в руках», и «будьте разумны», и «будьте спокойней»… Но, говоря, знаю: ведь не сможет все равно, пока сама не вернется разумность, спокойствие…

И еще, - все было проще и легче, если бы было чем закрыть пустоту.

Очень уж пусто!

Вот когда приезжаешь в Москву – там друзья, с которыми можно, и интересно, обо всем говорить. И так же было и тут когда-то. А сейчас – пустота. Приходят люди, - и скучно-скучно… Плоские, старые шутки, круг интересов такой узюсенький… Хотелось бы не сравнивать, не вспоминать, - и не можешь…

Свой день рождения, 30 сентября, я проводила там, в Москве, у Людмилы, - втроём. И, конечно, опять почувствовала всей кожей, как всё-таки все не случайно, что с нами случается…

Ну ладно. Не стоит об этом. Ведь время идет, и все-таки всё успокаивает.

Вы спрашиваете о нашем новом знакомстве с Ирой и ее мужем. Мы пока с ними мало знакомы, - во всяком случае я. Они вместе были у нас раз, потом она была без него, и мы были у них, когда он был в Киеве, - у него умер отец, и он довольно долго пробыл при матери. Они оба произвели на меня оч. приятное впечатление, и я с удовольствием буду продолжать это знакомство, если и у них будет такое желание. Познакомил нас с ними наш бывший студент Юлик Файбышенко, - на мой взгляд, очень хороший парень, - умный, очень живой, содержательный и хороший по-человечески, - честный, порядочный как-то внутренне, по своим законам, искренний, непосредственный, смелый… Мне он очень и очень симпатичен. П.Г. утверждает, что в доме Кузнецовых его больше привлекает Ира, чем ее муж. Может быть, - но заключения П.Г. в этом плане далеко не всегда имеют под собой основание. Я могу только сказать, что героиня последней Юлиной повести чем-то и как-то похожа на Иру… Если есть тут что-то реально, то, конечно, впереди у них всех много страданий. Но что же, - ведь каждый должен вместить свою меру всего, и разве жил по-настоящему тот, кто не страдал?

Мне жаль, конечно, что Вы не сможете приехать на праздники. Было бы очень приятно посидеть вместе… И Ира, конечно, пришла бы, - она всегда говорит о Вас так тепло, с большим чувством… Называет Вас самым добрым, отзывчивым человеком из всех, кого встречала в жизни… Но я понимаю, что, кроме Вашей занятости, я и сама виновата, п.что ничего не писала… Может быть, этот план удастся осуществить в зимние каникулы?

Честное слово, я очень постараюсь писать регулярней!

Крепко-крепко Вас целую и жду Ваших писем! Обо всем!

Любящая Вас Майя.

P.S. Я ведь приехала после отпуска ужасно измученная внутренне… Пока чуточку отошло, - и потом опять… Сейчас все-таки как-то спокойней. Так должно быть и легче писать.

Отраженные персонажи: Черемисин Пётр Григорьевич, Зорина Людмила Яковлевна, Воскобойникова Ирина Михайловна
Авторы документа: Черемисина (Карпова) Майя Ивановна
Адресаты документа: Воскобойникова (Де-Метц) Маргарита Георгиевна
Геоинформация: Тула
Источник поступления: Шиплюк (Клисторина) Екатерина Владимировна
Документ входит в коллекции: Переписка 1964 года