Письмо

16.XI.35. Киев.

Дорогая Танюша! Получила твою открытку от 13-го. Ты, пожалуйста, не беспокойся обо мне и не пиши мне по многу, когда так занята; я же понимаю, как это трудно; я буду довольна и открытками, лишь бы я знала, что все Вы здоровы, и все у Вас благополучно. Ясно, что мне интересны все подробности Вашей жизни, но что поделаешь, когда для этой же жизни Вам обоим надо так много работать. Я очень счастлива, что душа твоя несколько успокоится на том, что и ты вносишь свою «лепёшку» в общий котел. Теперь, м.б., тебе удастся кое-что приобрести для дому, одеться, обуться самой и приодеть детей. Лишь бы только платили! Верные ли плательщики? Дай Бог тебе успеха!

Вот еще очень важен вопрос об Ан. Мих.; как бы она не расхворалась; мы с ней ровесницы, и я, говоря по правде, очень удивляюсь ее прыти; я никоим образом не могла бы уже так работать; ты все-таки старайся давать ей отдых среди дня; пусть полежит хоть полчаса; будет очень и очень досадно, если она перетрудится и свалится; пусть поубавит своей прыти и работает ровнее; это будет вернее и спокойнее. Моя К.М. вдвое моложе ее, а все стонет и жалуется, что не может работать так, как работала раньше. Тебя тоже прошу не работать выше сил: свалишься, тогда будет плохо; скажи, что значит твоя работа по «аннотациям»; я не знаю, что это такое.

Будем ждать Зину; когда она думает приехать? Написали ли Вы об этом Феде? Нашли ли Вы нужные ему части? Пожалуй, Зина приедет, а радио все еще нельзя будет закончить. Конечно, Вам едва ли часто удастся его слушать, но зато Вы, верно, хотя бы из-за радио будете стремиться иметь хоть какую-нибудь свободу […]. Главным образом, верно, будете слушать во время еды, когда волей-неволей будете работать не головой, а зубами. Мы своим радио не очень довольны; вернее сказать не «радио», а программами: признаемся, что колхозы и политика да еще на украинском, который мы плохо понимаем, достаточно нам надоели; иногда случаются хорошие концерты, реже передачи из оперного театра, но и в этом последнем случае нас убивает украинский. От души желаю Вам наслаждаться и отдыхать.

Передавала Марг. об успехе, благодаря тебе, конечно, Гертнера; как это Н.В. умудрилась так его облагодетельствовать? Марг. спрашивает его адрес: у них ведь в последний раз что-то произошло в роде разрыва отношений, и она хочет отправить ему его письма; думаю, что он просто не совсем нормален, а потому к нему надо подходить, имея это в виду.

Я, кажется, писала тебе, что Марг. покрасила волосы; вышла такая же гадость, как и всегда при окраске: цвет совсем не ее, какой-то темно-коричневый, красный, очень темный, не подходящий к цвету ее кожи; видимо, она уже сожалеет, но теперь жди, пока эта краска сойдет и получится старый цвет; м.б., в Москве есть способ поскорее сбить эту краску?

Она начала лечиться; (Докторша по совету […] Быстр.; я же еще раньше настаивала, чтобы она пошла к Гаусману; нам она не сказала о своем решении начать это лечение ни слова; вообще наше мнение ничего не стоит.) делают ей какие-то впрыскивания для смягчения климактерического периода, в который по новым данным будто бы развиваются всякие заболевания, опухоли и т.п.; в прежнее время говорили, что наоборот, благодаря климактерии, все опухоли, миомы и т.д. сходят на нет, а тут совсем другое. Да еще и сейчас по поводу болезни Ол. Ант. доктора говорят, что если бы быть уверенным, что этот момент скоро настанет, то, м.б., и операции делать не пришлось бы, ибо тогда ее миома сама собой съежилась бы и замерла. Положение ее, бедняжки, очень тяжелое; припадки стали легче, но вот сейчас из нее снова льет, как из бочки; она все еще в санатории, которая, кстати сказать, ничего ей не дала; несколько раз вызывали к ней Хомяк.; получается очень тяжелая история: средства Х-ой идут в разрез с средствами невропатологов и наоборот; как же лечить? Или одно, или другое страдает, одновременно нельзя лечить; завтра или после завтра будет консилиум из 5-ти докторов: Гаусман, Хомяк. (гинекологи), Киричин, и Христиансен (невроп.) и Бызовский – терапевт; будут решать вопрос об операции; она очень изменилась, а ведь была цветущей. Очень жаль ее!

Прошу еще раз тебя, дорогая Танюша, показывайся время от времени доктору; ведь у тебя же находили какую-то опухоль, нельзя ее запускать, и если можно ее задержать, то не надо откладывать. Непременно посоветуйся.

У меня немножко отлегло от сердца, т.к. Вар. Сем. стало лучше; конечно, надо ей еще лежать, но фокусы, по словам докторицы, почти рассосались; все же приходится часто ее навещать и следить за ходом болезни; буду счастлива, когда она встанет и будет уже считаться здоровой; конечно, в нашем возрасте никого нельзя считать здоровым, а все же хоть до известной степени.

Ты ничего не пишешь о Кон. Пет.; удалось ли ему что-нибудь найти? Жена его до сих пор всего не знает; он написал о паспорте, а о деньгах она сама догадывается; что-то, конечно, пропало безвозвратно; очень жаль их; едва ли ему восстановят эту потерю.

Напиши, как Вы себя чувствуете в ремонтированной квартире? Тепло ли в коридоре и кухне? Пусть девочки напишут мне свои отметки; совсем забыли бабушку и дедушку.

Ну, дорогая моя, крепко целую тебя и их; И.В. шлю сердечный привет. Интересно повидаться с Зиной. Где она остановится? Мы, конечно, готовы оказать ей гостеприимство.

Твоя мама.