Письмо

26/1885 г.

Дорогой Жорж!

Вчера получила твоё письмо, в котором ты пишешь, что я на твоё письмо насчет Миши не ответила; вышло потому, что сей час я не могла писать, так как была уже очень убита горем, а потом ты уехал в Питер; вот почему произошел такой большой промежуток с ответом. Вы мне должны всё и все извинять, ведь я человек ненормальный, смотрите на меня, как на больного и несчастного, угнетенного горем человека, к которому нужно относиться не только с сожалением, но и стараться по возможности, хоть на сколько возможно, залечить рану наболевшей души.

Ведь какая же это мука, душевное страдание. Кого же? Бедной матери, любящей и умирающей за своими детьми. Господи, это выше всех сил человека, страдать десятками годов и не прийти ни к чему утешительному. Я это принимаю за наказание Божье за мои грехи. Грешница, которую Господь наказал так ужасно. Что может быть ужасней этого, если тот, которого так сильно любила всем сердцем и душой, и из-за этой любви святой быть так наказанной. Боже, не дай ни одной матери испытывать то, что я переживаю, пусть я одна страдаю и буду нести крест за себя и других. Ты пишешь, что я так глухо пишу обо всем, а мне кажется, что я уже сказала в этих строках и чувствую, что должна сделать маленький перерыв, нервы сильно разошлись, я плачу и волнуюсь. Мне кажется, что все пропало. Скажи, пожалуйста, для чего такие письма писать, для того чтоб причинять и тебе страдание. Поэтому я и удержусь обыкновенно и не даю свободу перу, а ты думаешь, что я не откровенна с тобой. Я тебя люблю и знаю насколько ты меня любишь, поэтому не хочу причинять тебе огорчения, хочу, чтоб ты жил спокойно и счастливо, не отравлять своими страданиями твою жизнь. Что я могу тебе сказать о Мише. В последнее время ему гораздо лучше. Бардах приписал железо и велел прийти через две недели. Ты пишешь, чтобы ему запретить давать уроки. В таком возрасте уже трудно бороться и ломать человека. Насколько могу, настолько еще форсирую. Вот с университетом тоже самое. В последнее время он начал пропускать лекции и говорит, что ему гораздо полезнее дома заниматься, чем посещать, не знаю какие только, лекции.

Впрочем, он собирается тебе об этом писать и посоветоваться с тобою обо всем. Оха нездорова, и нуль внимания на себя; только в утешение мне говорит, что ей лучше. В доме все спокойно и все квартиры заняты; все люди хорошие и хорошо платят. Так что с этой стороны я, слава Богу, спокойна в этом году. Тысячу раз тебя благодарю за память о Спире. О нем на этот раз лучше не буду говорить. Тяжко и трудно.