Письмо

Новосибирск, 28.8.83 г.

Илья Борисович, здравствуйте! Не знаю, найдет ли мое письмо Вас в Москве, но это м.б. не так и важно. Срочности в нем нет никакой, ответных писем Вы все равно не пишите, так что пусть себе Вас дожидается.

Движимая чувством солидарности по отношению к Вам, я решила изменить свои отпускные планы и, вместо монотонного пребывания дома и работы в саду, пройти увлекательный курс лечения пневмонии в больнице. В соответствии с этим, я использовала всего три дня отпуска дома, после чего мне пришлось с ним расстаться. Теперь я вот уже третью неделю живу в своей позолоченной клетке, сиречь в одиночной палате с письменным столом, уютными креслами и периодически обновляющимися букетами цветов. Сегодня Лена в ответ на мои запросы, как ведут себя разные сорта гладиолусов, притащила мне огромный букет их, срезав едва ли не все, что было на грядках. Удивительно красивые цветы! В прошлом году я выписала луковицы из какого-то латвийского цветоводства и, хотя названия все красивые (“Spring song”, “Life flame”, White frosting”, “Oscar”, “Academic”, “Shante-сlair”), понятия не имела, что из этого вырастет. А сейчас просто наслаждаюсь красотой и разнообразием этих цветов, тем более, что больше наслаждаться особенно нечем.

Вы, наверное, знаете (если не слушали сами, то знакомые рассказали), что мой доклад на апрельском семинаре стал достоянием западной прессы и многочисленных западных голосов. Точной картины я, к сожалению, не имею. До меня официально доведено, что доклад напечатали в “Washington post”, то ли в полном виде, то ли в изложении. Был слух, что он печатается из номера в номер вроде детектива с продолжением, не знаю, в этой или в другой газете. Высказывалось мнение, что, скорее всего, одной газетой дело не ограничится, будут различные перепечатки. Выдержки из доклада передавались по Голосу Америки на русском и украинском языках. А несколько дней назад наши с Аганбегяном фамилии назывались Би-Би-Си в связи с оценкой положения в сельском хозяйстве СССР. Словом, букет ненамного беднее тех, что стоят у меня на окне. Собственно, мой бронхит потому и перешел в пневмонию, что я шибко расстроилась, узнав про все это. Говорят, что душевный стресс резко снижает иммунитет организма. Ну вот зараза и проникла в легкие. Во всяком случае, звонок Коптюга по этому поводу был 9 августа, а повышение t с 37,2 до 38,9 – 10-го, и больница 12-го.

Ну, ладно. Это все – новости из-за рубежа, для нас же важнее то, что вокруг нас. А вокруг нас очень много чего, да Вы и сами понимаете это. Самое неприятное для института и Президиума СО АН – недостача двух экземпляров доклада к моменту его официальной рассылки. Хотя позже экземпляры доклада разошлись по 10-15 городам, и в нескольких городах были пересняты на Эре, т.е. размножены в неизвестном числе экземпляров, все-таки два препринта исчезли сразу, до всякой рассылки. Не они ли ушли за рубеж? И не мы ли сами в этом повинны? Этот вопрос ставит областной КГБ и последовательно пытается на него ответить. Выяснено, что экземпляры исчезли между 11 и 15 апреля, на следующую неделю после семинара. Вероятнее всего – с окна в канцелярии, где они лежали 14 и 15 апреля открыто (Лиза до передачи в канцелярию держала их в сейфе, сама же передача, к сожалению, была без проверки числа экземпляров). Вопросом о двух пропавших препринтах и.о. директора Зверев и чуть ли не все сотрудники, бывшие на работе в августе, занимались около двух недель. Была предпринята и сплошная проверка местонахождения разосланных экземпляров: дошли ли, кому вручены, где хранятся. При этом выяснилось много нарушений. Во-первых, не все экземпляры дошли, например, Ядов так своего и не получил. Во-вторых, в ряде институтов поступление препринтов не было зарегистрировано, их просто передачи адресатам в руки. В-третьих, хранятся они, конечно, не в сейфах, а где придется. Словом, система есть система, у нас еще относительный порядок.

За нарушение режима хранения, раздачи и получения служебных материалов всем ответственным лицам (начиная с Лизы и кончая ак. Коптюгом) грозят соответствующие взыскания. Говорят, что этот вопрос будет разбираться на бюро нашего обкома и мне, во всяком случае, повесят выговор. Как ни странно, это будет первый выговор у меня по партийной линии (административный, кажется, был).

Но, конечно, детективно-розыскная линия волнует меня меньше, чем идеолого-политическая, хотя бы потому, что я не передавала препринтов западным журналистам, а писать доклад – точно писала. Естественно, задаю себе вопрос, в чем, в каких своих идеях и элементах это творение моих рук работает в противоположном направлении, чем я хотела бы (и работает ли в этом направлении вообще?). Как-то, будучи еще девочкой, я взяла с собой по просьбе матери пятилетнего соседского Петьку на фильм «Чапаев». Мы оба были совершенно захвачены действием, Петька прямо-таки из себя выходил от волнения. И когда голова Чапаева окончательно скрылась под водой, он вскочил со стула и заорал: «У-р-р-а-а! Го-то-о-ов!» Очень не хотелось бы на старости лет оказаться в аналогичном положении…

Текста доклада у меня теперь нет, во всем институте остался всего один экземпляр Аганбегяна, т.ч. даже внимательно перечитать написанное, я не имею возможности. Но сколько ни думаю, сколько ни вспоминаю – не от чего мне отказаться, не о чем пожалеть, зачем написала. И не вижу я, чтобы высказанный комплекс идей работал не на пользу, а во вред нашему обществу, вот, видно, до чего я все же незрелая.

А между тем, образ моих мыслей и история становления изложенных в докладе идей тщательно изучаются. И в обкоме, и в ЦК КПСС, и в Президиуме Академии. Ак. Федосеев пару недель назад срочно запросил 2 экземпляра доклада, и ему отправили мой и Смирновский препринты. Инструктор отдела науки В.Т.Иванов, курирующий наш институт, ежедневно вел долгие переговоры со Зверевым, а завтра – впервые за три года кураторства – даже прилетает в Новосибирск, дабы лично ознакомиться с «делом». Думаю, что он найдет возможным навестить меня в больнице, и тогда я м.б. больше узнаю о том, что происходит вокруг. Кстати, решится и вопрос о моем докладе на отделении Экономики 20 сентября. Я все же не понимаю, зачем он нужен. Если идеи признаются зловредными, зачем печатать еще 50 экз. доклада? Как-то плохо одно вяжется с другим. Влепить выговор можно ведь и без широкого обсуждения.

Федосеев тоже прилетает в Новосибирск сегодня, но, конечно, не из-за меня. Здесь состоится выездная сессия РИСО АН СССР, председателем коего он является. Она продлится всю неделю, но он, наверное, уедет быстрее, скорее всего уже в понедельник. Если бы я была на ногах, он, конечно, поговорил бы со мной, в больницу же явится навряд ли – содержание разговора вряд ли носит больничный характер. Но Абел будет здесь, и через его посредство я узнаю, что на уме Федосеева. Боже, как они, наверное, злятся, что проглядели такую змею и пригрели её на груди (я имею в виду себя). Выделили специальное место, похвалили в передовой «Правды», всяко прославили, а она… не то, чтобы быть благодарной, а просто даже наоборот!

Что касается товарищей из обкома, а соответственно и отдела науки ЦК, то их заинтересовал вопрос, как это вдруг, на ровном месте, ни с того ни с сего человек, всегда шедший правильной линией и говоривший верные вещи, заговорил совсем другим языком и как будто бы «сменил кожу». Начав расследовать этот вопрос, они столкнулись с утверждениями сотрудников отдела и института, что, собственно, никакой «смены кожи» не было, линия какая была, такая и есть, и если что было, так развитие идей, обогащение аргументации, устрожение логики, но не больше. Свидетельство тому – исследовательский проект и предыдущие устные выступления в Госплане, в ЦК КПСС, в Академии, тексты докладных записок. Тогда они взяли все эти тексты (последние экземпляры из дома), и в настоящее время их изучают. Естественно, что единство и преемственность высказываемых идей видны невооруженным глазом. Естественно, что никакой «смены кожи» не было. Но какие выводы будут из этого сделаны, остается только гадать.

Вот какова у меня сейчас ситуация – очень неопределенная и не слишком приятная. Это накладывает отпечаток и на личные планы. Врачи собираются выпустить меня из больницы к концу этой недели, т.е. 2 сентября, снабдив больничным листком еще на неделю. После этого я оказываюсь в отпуске, который почти еще не использован. Очень рекомендуют поехать в санаторий в Крым где-то с 12-15 сентября. Для этого у меня есть дополнительный стимул – Леночкино здоровье. В этом году она не отдыхала, очень устала, нервничает, цвет лица просто серый. Я бы взяла её с собой, и вдвоем мы отлично бы отдохнули. Однако, есть «но»: 1) нет путевок, удастся ли их быстро достать? 2) по-видимому, в Крыму в это время уже нельзя купаться в море, а это обидно (я не была на море 12 лет!), 3) все-таки мой доклад предварительно назначен на 20 сентября. Насколько обязателен этот срок с учетом болезни? и 4) надо читать курс экономической социологии в НГУ. Инна, конечно, только обрадуется возможности прочитать его самостоятельно, но разговора об этом не было, и к тому же мне самой хотелось прочесть несколько первых установочных лекций. Впрочем, такого рода соображения есть всегда, и если с ними считаться, в отпуск вообще не пойдешь.

Как складываются Ваши планы, и где Вы намерены находиться в сентябре-октябре? Правильно ли я понимаю, что в ноябре нам предстоит встретиться на конференции в Ереване? За мной записана 45-минутная «лекция», в названии которой упоминаются управления, топологический анализ, территория и (кажется) аграрный сектор. Некая комбинации этих понятий. Речь, следовательно, идет о результате нашей работы. Я пока сколько-нибудь серьезно не думала, о чем рассказать, а уж пора. Следовало бы, наверное, подготовить и хороший иллюстративный материал. Главная трудность – обилие материала, в деталях легко утопить логическую конструкцию. В ближайшее время попытаюсь её продумать. Если у Вас есть какие-либо идеи по этому поводу – напишите, по возможности более понятно, ибо я не всегда хорошо понимаю Вас.

Несколько слов о личных делах. Майя Ивановна с Таней и Глашей отдохнули на Иссык-Куле, а Таня прихватила еще недельку в Алма-Ате. Туда явился т её нынешний поклонник, соискатель её руки и сердца. Толя Гнатюк, сын известного новосибирского художника, несколько лет назад покончившего с собой. Познакомившись с нашей Татьяной, он сообщил жене, что обрел женщину своей жизни, и потому от неё уходит (имеется 3-х летний ребенок). Теперь он везде сопровождает Таньку и вроде бы желает жениться. В принципе, он ничего себе – высокий, статный, недурен собой, воспитан, не пьет и не хулиганит – но, увы, никому-то он не нравится! Ни М.И., ни Ирке, ни Оле, ни моим дочкам, ни, главное, самой Таньке. Шьется ему, во-первых, высокомерие и, во-вторых, неинтересность. Танька говорит, что с ним скучно, не о чем говорить, и держит она его при себе для престижа (!). Ирка тоже рассталась со своим умным начитанным и глубоким Клисториным, п.ч. он был якобы скучен. Лена тоже чаще всего классифицирует молодых людей как скучных. Знакомо ли Вам это явление? В чем тут дело? Ведь все эти девочки – не суперзвезды, совсем обычные, хоть и неплохие, девчонки. А молодые люди тоже жалуются, что девушки скучные, и с ними не о чем говорить? Вы, наверное, знаете, вокруг Вас их немало.

Инна вернулась из очень интересной поездки по Литве, которую для неё организовал Костас Войткявичус. Он был у нас на семинаре, Вы м.б. помните. Идея заключалась в том, чтобы познакомить её с «десятью одержимыми литовцами», личными друзьями Костаса, который и сам вполне одержимый. Он прошел пешком всю Литву, и из почти полутора тысяч колхозов не был только в шести! Сам он социолог села, знает все и всех, и его все знают. Вот они у каждого друга и провели по несколько дней, в т.ч. у Будвитеса, к которому мы заезжали в 1981 г., дир. ин-та земледелия. Конечно, при заходе «изнутри» высветилось все по-другому. Боюсь, как бы Войткявичус не сманил нашу Инку в Литву, заходы такие делаются, а как нам жить без неё? Надеюсь все же, что сибирские корни окажутся достаточно крепкими. Понравился ли Вам Вийон? Как Ваши дела, как Маша, Майя? Напишите или позвоните. С сердечным приветом, Т.И.

P.S. 30 августа 1983 г.

Пока я думала о том, как передать Вам это письмо, минуя почту, прошло два дня, и произошли новые «события». Сегодня состоялось заседание, посвященное работе нашего института, в котором приняли участие Федосеев, Филатов (наш первый секретарь обкома), другие секретари, В.Т.Иванов, Коптюг и проч. Мне рассказал об этом Абел, который заезжал проведать меня перед отлетом на БАМ. Увы, он всячески старался скрыть от меня истинное положение дел, т.ч. я узнала очень немного. Если ему верить, то «об этом» вообще почти не было речи. Вместе с тем на мой вопрос, каковы факты, и что в конце концов произошло, он ответил, что в посольство США был передан именно один из пропавших у нас экземпляров, а никакая пересъемка на Эре. “Washington post” опубликовала, в общем, приемлемый текст, близкий к натуральному и без особых перекосов. После этого текст пошел гулять по газетам различных стран, особенное внимание он привлек в ФРГ, где прошла соответствующая компания. Газеты высказали далеко идущие соображения о расстановке социальных сил и партий в СССР, о линии генерального секретаря и противоборствующих течений. Все эти материалы, а по словам Адела их множество, переводятся и печатаются в белом ТАССе. Естественно, мое имя давно уж забыто, но соскользнувший камень вызвал лавину, и она продолжает шуметь. Один из секретарей ЦК имел идею начать новосибирское дело, наподобие прежнего ленинградского, но эта идея не нашла поддержки на самом верху. Пока Коптюг объявил мне выговор за небрежное хранение служебных материалов или что-то в этом роде. Будет ли бюро обкома, пока неясно. Уезжая, Абел запретил мне появляться в институте до его приезда, т.е. 8 сентября, что меня полностью устраивает. Путевку в Крым обычным путем можно получить только с первых чисел октября, поздновато. Но Абел обещает позвонить секретарю Крымского обкома КПСС, с которым хорошо знаком, и считает, что тот все сделает. Это было бы очень здорово, хочется на море и в тепло! Завтра меня собирается навестить В.Т.Иванов. Если будет что интересное, допишу. А пока прошу оценить мой трудовой подвиг и, в свою очередь, высоко ценю Ваш. Прочитать столько страниц тоже чего-то стоит.

Вы когда-то обещали мне текст про кота Арнольда, его хозяйку и некоторых других персонажей. Но не дали, а я часто его вспоминаю. Так называемое «упражнение в стилистике».