Письмо

7.10.1952.

Здравствуй, мой родной и любимый!

Жду не дождусь получения от тебя первых известий. Как доехал, как чувствуешь себя, каковы итоги первых разговоров с начальством? Напиши мне и о «личных» встречах – с М.Л., Габриэль Яновной, Катей. Скучаешь ли ты обо мне немножко, или настолько «владеешь собой», что даже не скучаешь? А я скучаю очень.

Вчера я занималась хозяйственными делами, гладила, штопала, мылась, съездила в Катюшкиной директорше, а вечером поехала к Елене Ивановне. Побыла там недолго, – с 7 до 9.30 и поехала домой. Было у нее очень хорошо, комнатка славная, а сама она стала совсем другою, легкая, радостная. Глаза сияют. Она очень жалела, что ты уехал: она этого не знала и ждала нас обоих. Конечно, я жалела об этом не меньше её. Еще я думала вчера, что ты делаешь сейчас и пришла к выводу, что единственно стоящее занятие – писать мне письмо. Надеюсь, что ты так и делал. Я очень боюсь, не заболел ли ты всерьез и ругаю себя, что не велела тебе сразу дать мне телеграмму, как доехал. Жалко, что ты в субботу приехал, лишний день мне ждать вестей от тебя. Напиши мне, в каком виде ты посещал своих друзей: в бритом или в заросшем?

Папа с Шурой вчера ездили на дачу, были там допоздна, сажали рябину, малину и смородину. Если привьется, будет красота. Мишенька, приезжай скорее? Пока нам так везло с тобою, все обстоятельства складывались так благоприятно, что и сейчас где-то в глубине души живет глупенькая надежда: а вдруг, возьмут и отпустят сразу? А рядом – тоска от мысли: а вдруг, вовсе не отпустят? Так уж ты меня не мучай и быстренько все пиши. А когда ты мне по телефону позвонишь? Когда новости будут важные, да?

Сегодня А.И. выходит из больницы. Но вчера у нее была наша родственница – Зина (та, которую мы не позвали на свадьбу) и ей сказали, что А.И. выписалась в субботу утром. Она проверила в регистратуре и там подтвердили. Очевидно, это продолжение старой оперы, выписалась, но не домой. Папа говорит, что Зина напутала, но как она могла напутать, если у нее передачу не взяли. Просто А.И. знала, что папа и Елена Ивановна едут на дачу, а больше никто к ней не ходил, ну и пошла на риск. А ложь всегда вскрывается и наказывается. Не знаю, надолго ли еще хватит папиного терпенья.

На меня Зина обиделась страшно и даже не стала спрашивать, кто муж. Жаль, ну, простит как-нибудь. Да, Мишенька, напиши мне, пожалуйста, как зовут твою сестру и зятя. Зятя-то я помню, ты называл Жорой, а как полное имя? А сестру совсем не знаю. А маму я просто мамой назову, так лучше всего, как ты думаешь? Я писать буду в субботу, когда получу фотографии, т.ч. ты еще успеешь ответить.

Вчера вечером встретила Катюшку, которая плакала горькими слезами. Её расстроило то, что я два раза ездила в её школу, а мерзавец Никита не пошевельнулся. За все время, что она лежала в больнице, он у неё ни разу не был, даже не прислал записки с матерью. Ко всем женщинам ходили мужья, кроме неё, и все ее спрашивали, в чем дело, где он… и т.д. Она говорит, что час передачи был для неё часом пытки, п.ч. все получали ласковые записки, читали друг другу, а она была как отщепенец, даже привета не получала. О Никите она говорит с ненавистью и отвращением и клянется, что больше его женою не будет, пусть делает, что хочет. Всхлипывает и твердит: «Выгоню, все равно выгоню!» Едва-едва успокоилась под конец. М.б. и правда выгонит? Это было бы гораздо лучше, п.ч. она его все равно не считает человеком, а боровом. Ты, говорит, не можешь себе представить, как отвратительно жить с животным. В общем, эта встреча и разговор очень меня расстроили. Неужели теперь вся жизнь ее будет такой беспросветной, безрадостной, ужасной? Мне кажется, надо собрать все силы и выгнать его безжалостно. Надо иметь силу, чтобы исправить ошибку. А кроме того, если она действительно намерена порвать фактические отношения с ним, то он, конечно, сам быстро уйдет. Не очень-то его удержит платоническая привязанность.