Письмо

31 августа, 50 г.

№ 34

Здравствуй, Таня!

Медленно, но верно идем ко дну.

Беспрерывные дожди, от которых сжимаются кулаки и сцепляются зубы. О, попался бы мне в руки виновник этого безобразия, я бы с ним рассчитался. Пойми еще раз: распроклятая погода стоит весь август, все полевые работы почти невозможно производить, комбайны стоят, хлеб начинает гореть (так здесь все называют процесс сгнивания), сегодня сдаем последнюю рожь, а завтра неизвестно, чем будем покрывать график. И сколько обманутых надежд прояснения! Сегодня утром пошел в поле с твердой уверенностью, что кончились наши мучения, что взойдет, наконец, долгожданное солнце, но сделал комбайн два круга, и снова, и снова пошел дождь, страшный в своей омерзительности. Тоска. Стараюсь поменьше думать о тебе, так как стыжусь счастливых минут, когда кругом чума. Танечка, ты помолись за наши грешные души, авось прекратится дождь, и мы успешно соберем урожай. Кроме этого приходится принимать и другие меры: завтра построим шалаши для жнецов, попытаемся договориться с директором МТС о переводе прицепного комбайна на некоторый период на стационар (использовать как молотилку), проведем общее собрание колхозников, чтобы все почувствовали серьезность создавшегося положения. Кстати о собраниях. Мне очень трудно привыкнуть к их стилю – отсутствие порядка, растянутость, каждый оратор повторяет друг друга, реплики и т.д. Я тебе раз уже говорил об этом, но после вчерашнего партсобрания снова вынужден повторяться. Говорили об этом сегодня с Антоновым (секретарь). Одно из узких мест – сушился. Но как там трудно работать, Таня. Тащить по несколько раз по крутой лестнице мешки, ссыпать и нагружать телеги, беспрерывная круглосуточная работа, - жаль смотреть на девушек. А с другой стороны вынужден подгонять, требовать побольше зерна, терпеливо выслушивая при этом обычные колхозные обиды («получим ли хлеб на трудодни», «почему тому-то дали лошадь привезти дрова, а мне нет», «почему не отпускают в город» и т.п.). И поневоле проводишь параллель между ними и изящными городскими созданиями. А в перспективе та же тяжелая и однообразная работа, отсутствие обычных человеческих радостей (развлечений мало, ребят почти нет, жить трудно). Рассказываю о все улучшающемся уровне жизни народа, о замечательных будущих днях, о сияющих вершинах коммунизма, но на это ведь нужны годы…

С завтрашнего дня будет еще труднее работать, так как в школу пойдет много ребят, приносивших колхозу большую помощь. Рабочих рук недостаточно, лошадей мало (в 1946 г. около половины их пало из-за отсутствия корма). Когда погода нормальная, можно еще договориться с шофером по переброске зерна из отдаленных токов к сушилу, но в эту проклятую непогоду хоть помирай. Я вижу, Татьяна, что дела нашего колхоза вас совсем расстроили, вы не будете спать целую ночь, поэтому я продолжу письмо только тогда, когда будут вёдра. А покамест меня интересуют ответы на такие вопросы:

1) уезжаешь ли ты с экспедицией? 2) как ты поживаешь вообще, привыкла ли к трудовой деятельности, как дела у Майи и т.д.

Напиши обстоятельнейшее письмо, чтобы по приезде у меня была полная ясность по всем вышеперечисленным вопросам.

Гоню от себя воспоминания об институте, но над этим все-таки надо будет подумать. Через недельку собираемся домой. Итоги подведу в следующем письме, а покамест надеюсь на солнце.

Завтра будут продолжать косить гречу и вику, а также убирать серпами полегшую пшеницу. Сушилку переведем на пшеницу (правда, она такая влажная, что продолжительность сушки увеличится раза в три). Много будет еще дел, как и в обычные колхозные будни.

На этом заканчиваю свое скучное, как и наша погода, письмо.

Ты не обижайся.

Привет Майе и всем знакомым. Миша.