Письмо

50/VIII ( ) № 29

Здравствуй, Миша!

Пишу тебе за несколько минут, остающиеся до начала работы. Времени очень мало, а что написать – не знаю. У меня теперь одна тема: устаю, устаю, устаю. Ты знаешь, у нас сегодня солнышко после многих дней непрерывного дождя. Только солнце уже осеннее, холодное. А в Александровском саду так хорошо! Я ведь по дороге на работу прохожу мимо Александровского сада, и даже в дождь, в сырость он радует меня. И почему это люди так любят зелень? Как-то отдыхаешь душой в лесу или в поле, и прямо чувствуешь, как набираешься покоя и сил. Правда? Ты в этом отношении счастливец, а у меня только и есть один маленький оазис зелени – этот сад.

Ты знаешь, а я своего Котыча боюсь. Он вчера должен был прийти, а у меня душа юр-юрк – и в пятки. Он строгий и еще какой-то, в общем, удивительно хороший, но я боюсь его. Сегодня мне снился сон, как будто его убил Караваев (зав. сектором – милейший и деликатнейший человек, я тебе о нём писала). И вот я так рыдала по этому поводу, так плакала, что никакие утешения не могли помочь, и я только твердила: «вы же не знаете, какой он был хороший!». Видишь, какие открытия делаешь иногда во сне: пожалуй, вчера вечером я еще не сказала бы, что смогу так горевать о Котыче. Я ужасно рада, что теперь мне долго-долго придется с ним работать, только мне все кажется, что он ждет от меня больше, чем я могу дать, и постоянно разочаровывается. Поэтому я и боюсь его. Сегодня он обещал зайти и подробно со мной обо всем поговорить, что у меня накопилось. А мне страшно, опять я что-нибудь не то скажу…

Ну, вот и 10 часов. Пойду брать материалы и с головой в разработку годовых отчётов.

14.30.

Кончился мой перерыв, и я снова приступаю к работе. А работу мне сегодня дали ужасно нехорошую. Каганович дал нашему сектору задание: составить полный список высказываний т. Сталина по вопросам сельского хозяйства с подразбивкой на ряд более мелких вопросов. Чтобы выполнить эту работу надо просмотреть все собрания сочинений, Вопросы ленинизма и ряд др. работ. Просмотрела 5, 6 и 7 тома, 8, 9 и 10 просматривает другая сотрудница. Теперь мне выданы на растерзание Вопросы ленинизма. Одно утешение, что приходится просматривать не кого-нибудь, а самого любимого своего автора, чудесного и родного Сталина. И чем больше читаю его, тем больше и больше люблю, и не только за светлый ум, но кажется даже и за характер, за резкость, непримиримость, любовь к жизни. А ты?

… суббота. Утро.

Надо, наконец, отправить это письмо, начатое неделю назад, иначе я никогда его не кончу. Однако Майка куда-то засунула начало, и пока его найдешь, пройдет еще неделя. Я не помню, писала ли я тебе о «Калевиноэге». Чудесный балет, с полным основанием отхватил первую сталинскую премию. Конечно, у эстонцев нет Улановой, но это и неважно. Больше всего мне понравилась сама постановка балета, удивительно яркая и красивая. Едва ли не лучше всего первая картина: средневековый тяжеловесный замок матери Калевиноэга, сцена прядения: очень патриархально, добротно, и девушки-пряхи тоже добротные и сугубо земные. И вдруг открывается дверь и в лунном голубом свете впархивают такие же голубые, тонкие, гибкие и изящные феи в легких воздушных вьющихся одеждах, а за ними шествует голубой рыцарь. Это месяц пришел свататься к хозяйке замка – Линде. Потом сватаются Ветер и Солнце, и просто трудно сказать кто же из 3-х всех лучше. С одной стороны, Ветер своей подвижностью и «ветреностью», с другой – Солнце – царственной осанкой, гордостью. Хорошо! И вообще, весь балет от начала и до конца красив, и каждая новая сцена неизбежно вызывает аплодисменты красотою и сказочностью своих декораций. Удивительно мил герой балета (героини нету) – юноша-богатырь Калавиноэг. Он весь в белом и у него длинные золотые волосы и весь он удивительно светлый. Там есть одна очень хорошая сцена «мирного труда». Когда мать будит его на рассвете (он спит на улице), начинается утро, чувствуешь его свежесть, росу на зелени, чувствуешь играющую силу в мускулах Калевиноэга и искренне завидуешь ораве его товарищей и подруг, когда они, вооружившись косами и граблями весело, с шалостями, подставляя друг другу ножки, отправляются в поле. Это было просто удивительно здорово. Вообще, «коллективный труд» – это прелесть. Люблю, когда много людей, просто радостно на душе, когда вокруг товарищи.

Я очень тоскую без людей сейчас. Ведь тут все – старички, старше 45-50 лет. Пусть они будут сверхмилые, но с ними не посмеешься вволю, не побузишь, надо быть серьезной, замкнутой, сосредоточенной. А энергия просит выхода. Поэтому я вдвое больше смеюсь дома, дразню Юрку, а на работе ограничиваюсь всякими штуками, когда никого нет в комнате. Ужасно плохо без молодежи! Правда, наши ребята поступают сюда в аспирантуру. Если пройдут Валя и Виктор, я все равно не буду рада, а если другие, особенно Нинка Чадова и Лена Бутырова, то я с ума сойду от радости. Тогда жизнь снова станет светлой. Поставь 17 свечку за Нинку. Впрочем, ты до тех пор не получишь еще письма. Но если получишь – помолись, хорошо? Нинка очень-очень хорошая девчонка (27 лет). Кроме того, она жена моего бесценного Володи Рабиновича. Я их обоих очень люблю.

12.30.

Умираю! Сейчас звонила Котову узнать, что делать дальше, и он сказал, что приедет. А я боюсь – смерть. Представь себе этот разговор:

– «Григорий Григорьевич?»

Г.Г. (мрачно) – «Да».

– «Это говорит Карпова. Г.Г.! Вы приедете сегодня в Институт?»

Г.Г. (столь же мрачно) – «Да».

– «А то я хотела узнать, что мне делать дальше».

Г.Г. (угрюмо) – «Приеду часа через полтора».

– «До свиданья».

– «До свиданья».

Ужас. Был бы у тебя такой страшный начальник, я бы на тебя тогда посмотрела. Вот увидишь, он изругает меня в пух и прах.

Вечер.

Пришла домой и застала «твое простое письмо». Очень им недовольна. Ну, тебя, Мишка! Я было обрадовалась, что ты выполняешь мою просьбу писать мне не дожидаясь ответов, а ты, оказывается, всего лишь встал в позу Чайльд-Гарольда. Это ужасно скучно и обидно. Неужели ты не понимаешь, что если я мало пишу, то это не потому, что мне лень или что, а потому, что еще очень трудно дается работа. И то пишу! Т.ч. ты это оставь навсегда, слышишь?

Теперь по существу письма. Мне очень-очень жаль, что ваш орденоносный завод позорит свои ордена. В чём дело? Неужели суть в том, что начальство решило отдохнуть? Почему ты не пишешь о причинах этого явления? Это ведь самое главное. И все-таки, почему так заедает всегда ваш цех? Ведь пишешь же ты, что вы «вошли в ритм», но почему вы держитесь в нём так недолго и с треском вылетаете изо всех графиков и планов? Кто виноват: рабочие, смежные цеха или вы, цеховое начальство? Мне очень и очень интересно, м.б. даже больше, чем интересно, как будет работать твой цех в августе, п.ч. это очень большая проверка для тебя, как инженера. Хочется верить, что все будет хорошо, однако, твое письмо не дает оснований надеяться на это. Напиши мне, как идут твои дела, и если плохо, то почему, в чем все-таки у вас корень зла…

Все-таки, знаешь, самое главное в человеке, как он умеет работать. Красивые слова умеют говорить многие, а хорошо работать – не очень. Мне очень хочется, чтобы ваш завод скорее выправился…

Мне даже писать тебе не хочется, п.ч. я на тебя сердита. И не буду писать, хотя хотела написать еще много-много. Это тебе наказание за очень нехорошее «третье письмо». Даже не скажу, как с Котычем беседовала и какую он мне дал работу, не скажу, что читаю, ничего про сектор, ничего про Майку и ничего про колхозы и экспедицию.

Раз виноват – значит платись.

Привет твоей маме, а тебе – нет.

Таня.

P.S. И ПЕРВЫЙ ЛИСТ ИСКАТЬ НЕ БУДУ ТЕБЕ НА ЗЛО!!!

А если исправишься, тогда посмотрим…