Письмо

№ 18

17.06.50

Миша! Твое письмо «из железа выжало стон: по большевикам прошло рыданье». Даже в моем холодном, ледяном сердце забрезжил некий огонек раскаяния, и я тут же стала тебе отвечать. Во-первых, я не виновата. Конечно, и госэкзамены это вещь тяжелая, но главное не в этом. Суть дела в том, что я написала тебе письмо давно и на 6 страницах. Но это письмо тогда же (дней 10 назад) утащила Лерка и как я её ни уговаривала, и адрес ей твой дала, и всё, – а письмо она так и не отправила. Сейчас только нарочно ей позвонила, – нет, говорит, забыла. Вот видишь! А я вроде получаюсь виноватой. Письмо ты написал хорошее (в основе и в основном, но далеко не во всём, сэр). Работа твоего цеха интересует меня до крайности, а например, насчет соц. счетов это я вообще слышу впервые, – это необыкновенно интересно. Расскажу всем ребятам. И про цыплят хорошо – особенно я хохотала, узнав, что они «скотина невесть какая». Прелесть! Еще я тебе завидую, что у тебя соловьи, и что ты способен мечтать. А я не способна. Ни мечтать, ничего вообще. Так, лёд – льдом. Я сама себе тошна. Нет, правда. Я могу мечтать о работе, о колхозах и о голубых дорогах будущего… да, что могу, – мечтаю, конечно! Хорошая, буйная, голубая у нас жизнь, и никакие Козодоевы не способны ее заплевать и замкнуть в затхлые, тесные рамки. Пробивается, пенится, хмельная и задорная… Хорошо! И жизнь хороша, и жить хорошо… Но вот насчет лирики… Что-то не клеится. Холодная я, Мишка, наверно. Или Снегурочка, или спящая царевна (последнее вернее, п.ч. что-что, а поспать я люблю).

А вообще, Миш, у меня на душе сейчас очень-очень плохо. Правда. Ну почему эти последние месяцы учёбы, когда так много работы, когда голова и так забита политэкономией, дипломом, марксизмом, тут еще жизнь взваливает на плечи столько трудных проблем. Вот думаю, думаю, думаю…

Не знаю даже, писать ли тебе обо всем этом. Ведь если писать – получится очень много… Суть же дела в том, что мне снова приходится пересмотреть своё credo, которое оказалось опять односторонним. Ты, вероятно, помнишь, что в рез. распределения наши шакалы разбились на 2 лагеря: сверхидейный лагерь Вовки, Юрки и Тоси, к коему примыкала и я, и полуоппортунистический лагерь Вали и Виктора с присными. Виктора я, как известно, клеймила презрением за недостаточную идейность, партийность в жизни и в работе. Я считала, что Витькина научная работа никогда не будет полноценной в силу таких его качеств. Но сейчас я не знаю, что и думать. Я прочла работу Толыпина (Юрки) – его диплом на тему о дифренте в СССР {м.пр. за твое «отлично» по политэкономии я крепко-крепко жму тебе руку и надеюсь, что ты не забудешь мою любимую науку, как только вышел от экзаменатора. Имей в виду, что как только ты приедешь в Москву я устрою тебе новый экзамен по политэкономии соц-ма, и в частности, по вопросам дифренты в СССР}. Так вот эта работа… Нет, не могу писать о ней. Если ты немножко доверяешь мне, то поверь, единственное назначение для неё – использовать в качестве учебного пособия: как не надо писать. Ни логики, ни мысли, ни научного обоснования тех бредовых положений, которые приходят ему в голову, – более того, Юра даже не умеет ставить вопросы и отвечать на них. Читая его работу невозможно догадаться, что собственно он хочет этим доказать, и когда немного начинаешь соображать, к чему могут относиться приводимые им в изобилии цитаты, вдруг наталкиваешься на вывод не только нелепый сам по себе, но не имеющий никакого отношения ко всему предыдущему. Просто мучительно читать и критиковать такую работу. И как не тяжело мне за Юрку, но я высказала ему свою т. зр., хотя и стараясь по возможности смягчить выражения. Но главное не это. Ведь это просто частность, меня же волнует более глубокий вопрос. Вот Юрка и Виктор – два антипода. Юрка – сверхидеен, он «идеен» настолько, что эта идейность превращается у него в своеобразные шоры, мешающие ему видеть и понимать многосложность жизни, её внутреннюю диалектику. И Юрка действительно становится метафизиком, как в жизни, так и в работе. Но пойми же, Миша, нет и не м. б. другой науки, в которой столь необходимы были бы, как у нас, два основные качества: партийность (это есть у Юрки) и научная добросовестность, т.е. попросту честность в работе. И вот оказывается, что односторонняя идейность заводит Юрку в тупик: вместо того, чтобы вдумчиво анализировать действительность он «доказывает» чисто демагогическими приемами: «Кто сказал, что у нас дифрента опр. по худшим участкам? Маркс сказал? Так это он про кап-м, а у нас социализм, у нас этого быть не может, у нас по средним!» Воскликнет, и победно оглядится: как там чувствуют себя поверженные в прах противники. Читаешь это, и с тревогой думаешь: что будет дальше из этого человека? Второй Козодоев? Но ведь даже сам Козодоев (его руководитель) ни в чём не согласен с Толыпиным. Выйдет из него ученый бюрократ, который увидев в работе хоть тень диалектики, хоть какое-то указание на пережитки кап-ма, на жизненные противоречия соц-ма и т.д., будет рычать: «Что-о? Ты что, против Советской власти?». Ведь пойми, он не может, просто не может понять многогранность и сложность нашей действительности, а мыслит даже не по учебникам, п.ч. ни в одной из работ Ленина и Сталина ты не найдешь ничего похожего на основной символ веры этих Козодоевых и Толыпиных, на их, если не формальный, то фактический девиз: заставить мысль сидеть навытяжку. В общем, всё это меня расстроило до крайности, тем более, что все это время Козодоев продолжает свои штучки. Ты, вероятно, не знаешь его штучек. Для того, чтобы тебя с оными познакомить кратко тебе перечислю некоторые из них.

1) Помнишь митинг о заёме? Мы подписались все % на 200-250 из расчета на 3 месяца – как нам сказал Козодоев. А когда стали вычитать, то оказалось, что платить будут лишь 2 месяца. Т.о. студенты в период госэкзаменов, защиты дипломов (а одна перепечатка и переплет диплома стоит 150-180 р.) оказались вынуждены платить от 300 до 400% на заем, а, если учесть другие вычеты, то получим по 40-50% стипендии. Вот тебе одна из штучек милого замдекана. Когда его спрашивают, в чем дело, он отвечает лишь своим любимым хе-хе!

2) Когда сдавала госэкзамен последняя группа, Кот получил 5, а Борис Романов, – рекоменд. в нашу аспирантуру, 4 (ребята видели эти отметки в ведомости). Козодоев при экзамене не был. Но после его участия в совещании было объявлено, что Коту ставят 4, а Борису 5. М.б. тебя интересует почему? Во-первых, потому, что Козодоев ненавидит Кота, а во-вторых, это стало возможным, п.ч. экзаменовавший Кота марксист к этому времени уже уехал домой.

3) Не останавливаясь на длиннейшей истории, как Козодоев играл в кошки-мышки с Лидой Камушер, то допуская, то не допуская ее до экзамена, скажу лишь, что когда после полной договоренности о ее допуске в последний день госэкзамена по марксизму, т.е 31/V, Лида явилась сдавать и встретила Козодоева, он мило спросил ее: «А вы что же, т. Камушер, поболеть за мужа пришли?» – «Т.е. как поболеть, я пришла сдавать!» – «Разве вы допущены?» – «Да, мы же вчера с вами согласовали этот вопрос!» – «Да что вы? Я не помню. Нет-нет, т. Камушер, вы ошибаетесь». Результат – истерика, рвота, рыданья и после вмешательства Соколова – сдача экзамена. Не знаю, нужно ли продолжать. Разве что

4) Станис – секретарь парторганизации и лучший «друг» Козодоева – наш же студент – оказывается защитил диплом. Когда, где и как – это тайна. М.б. во сне? Однако, отлично он получил.

Что касается меня, то к глубокому огорчению Козодоева экзаменационная комиссия признала мой ответ наиболее «блестящим». Встретив меня, Козодоев с горечью сказал мне: «Вы знаете, т. Карпова, мне даже обидно: диплом вы защитили блестяще, экзаменаторы вас хвалят… Ужасно обидно». И тут же стал проповедовать, что политэкономию преподавать это «всякому» не доверишь, и надо уведомить Симферополь о моей безидейности.

Устал читать? Конечно, устал. А вот мне не читать, а все это собственным сердцем переживать приходится. Понятно, что утомляет все это страшно и хочется одного: скорее сдать политэкономию и стать свободной. Подумать только, что впереди – целое лето! Ах, как хотелось бы мне снова отправиться в турпоход по Кавказу! Я кажется ничего не пожалела бы для этого, п.ч. ничего на свете не м.б. прекраснее гор. Горы мои… Как легко понять кавказцев, которые после своей родины уж никакой красоты не признают. А ты? Ты не собираешься в отпуск? Не собираешься, я сама это знаю. Впрочем, ведь и мои мечты о Кавказе это пока область чистой фантазии и в этой области останутся они в течение всего года. Но уж на будущий год – о-о! Там-то я отыграюсь за все! Все два месяца проведу в походах, хотя бы пришлось для этого в течение года сидеть на воде и хлебе. Ты должен понимать меня, но все же не совсем: твой Крым не стоит мизинца Кавказа.

Ну, всё.

Пиши мне такие же хорошие письма, только будь более дисциплинированным. Правда, Мишка. Твои письма интересны и хороши, но что до лирики, то… см. 1 страницу. Что ж я могу с собою сделать, если вместо сердца – кусок льда.

При всем том, шлю тебе сердечный привет и жду твоих писем.

Таня.