Письмо

1947, август

Таня!

Я хотел отложить свой ответ до утра, чтобы, во-первых, доказать тебе, что я еще владею своими чувствами, и, во-вторых, подумать над теми серьезнейшими вопросами, которые ты затрагиваешь в письме. Но моей силы воли хватило только на полчаса.

Послушай и ты мою маленькую исповедь. Для того, чтобы понять настоящее, надо возвратиться к прошлому. Обычное детство в семье рабочего. Обычные увлечения. Между 13 и 15 имел счастье даже состоять в полубандитской шайке. Занятия даются до смешного легко. Будущее – астрономия. До этого – резкий скачок от [приключенческих] книг до Пушкина, Тургенева, Роллана под влиянием Надежды Андреевны Верниковской. Все – в книгах. Техникум. Святая, настоящая дружба с Евгением. Каждый раз, как я бываю сейчас в Москве, на всякий случай беру справку в адресном бюро (после того, как его мать – изумительная женщина – повесилась, они с отцом перед войной поехали в Москву; о, если бы я его сейчас мог увидеть). Твердая вера в чудесное будущее, розовые очки. Помню, как сейчас, иду вечером из техникума домой и даю себе мысленно клятву: «Где бы не был, кем бы не работал, будь всегда таким, как и твои любимые герои». К чему это я всё рассказываю? Да, чтобы подойти к теме любви. Конечно, в это время существует любовь только по книгам, только большая и красивая. Война. Неудачные попытки добровольства («Когда надо будет, вас позовут»). Днем работаю, завод, вечером – техникум. Начинаю узнавать жизнь. Боже мой, неужели она такая? Ухожу в сторону, закрываю глаза, затыкаю уши. Но от нее так легко не уйдешь. Армия, военная школа. Ужас муштровки. Один из самых недисциплинированных курсантов. Каждый день получаю наряды вне очереди (мытье полов, чистка картошки и т.д) за непослушание. Ночью в сырой и холодной казарме, укрывшись с головой в тонкое одеяло, вспоминаешь Асю, Аннету и слезы подступают к глазам. Поговорить по душам не с кем. Начало одиночества. В знак протеста против солдатской любви на женщин глаза не поднимаю. Всё вызывает только отвращение. Землянки, окопы, фронт. В 1944 посылают доучиваться в Московскую школу радиоспециалистов. Учатся в основном сынки генералов, а отсюда – относительная свобода. Ошеломляющее действие столицы. Начинаю и я изредка брать в «выходные» дни увольнительную и начинаю наблюдать жизнь. В августе 44 знаменательное событие – Марк (спроси о нем у Майи) уговорил меня пойти в ЦПКиО им. Горького (наша школа была на Пироговке). У Крымского моста мы встречаем двух девушек. Марк заводит с ними разговор о починке репродуктора, и с тех пор Пятницкая 12 становится одним из центров мира. Первое (и, пожалуй, последнее) юношеское увлечение […]. Новая сторона жизни. Между прочим, о «диапазоне моих увлечений». Меня даже удивило, что ты можешь об этом говорить. Я пользуюсь случаем еще раз выразить бесконечную свою признательность Майе за то, что она сделала для меня. Несмотря на то, что в последние годы у нас были иногда неприятные разговоры (если можно назвать критику моих недостатков неприятной вещью), я твердо верю в свою дружбу к Майе. Конечно, это было всё в нетрудовой обстановке, а политэкономия учит, что это не должно не наложить свой определенный отпечаток. По какому руслу пошла бы моя жизнь, если бы я не встретит Катю, Майю, а через нее Гелу и др. О вас, Татьяна, я покамест ничего не говорю.

Знаешь, Таня, ты написала такое хорошее письмо, что я прерву немного свой рассказ, начну снова читать твои мысли и по мере сил отвечать. Серьезные вещи все-таки отложу на завтра.

Пять раз перечитываю твое описание природы и не могу двигаться дальше. Произношу каждое слово. И все думаю, думаю, думаю. Вижу пред собой людей, с которыми тебе придется встречаться и подсчитываю, сколько есть шансов у них попасть в «возможный объект любви». Несмотря ни на что могу с полной уверенностью сказать: есть очень много хороших людей. Не очень ли ты строга к ним? А вообще мне кажется, что на эту тему не стоит говорить. Ты своих взглядов не изменишь (и будешь абсолютно права) и только жизнь сможет тебя убедить. Могу только сказать, что нечто подобное и я пронес в жизни. Но ведь, Таня, я мог тебя и не встретить…

Если я представлял себе твои отношения с Володей, то твой роман с Котькой был для меня неожиданностью (я его хорошо запомнил, также как и всех, с которыми я встречался в вашем присутствии). Все было еще ничего, но стоило дойти до взглядов Котьки (не знаю его полного имени) на умность жены, как он сразу же сошел с пьедестала героев. Есть же на свете люди, которые могут так рассуждать. (К этой же категории можно причислить и тех, которые придают большое значение разным удобствам и т.п.) Не повторяю твои слова, а высказываю свое давнишнее убеждение: только духовная близость – источник постоянного стремления к самосовершенству – может сделать счастливым совместную жизнь людей. Иначе я себе не мыслю возможность супружества. Конечно, имеют некоторое значение и другие факторы.

Вообще ты затронула очень трудную тему. В разных местах своего письма ты говоришь о том, что хочешь видеть в своем будущем «объекте» прежде всего комплекс всех добродетелей. Наверное, я тебя понял неправильно. Если бы это было так, то я мог бы быть счастливым, встав на пожизненную стахановскую вахту в честь высших идеалов человечества, восприняв должным образом критику и самокритику и т.п. (На всякий случай я постараюсь сделать все возможное в этом направлении.) К сожалению, это мерило, хотя и правильное, но совершенно недостаточное. Между прочим, я тебе всегда говорил, что своими печальными письмами ты ухудшаешь показатели работы цеха. Буду завтра ходить целый день, как убитый, не буду замечать недостатков и вообще брошусь с горя в индукционную печь…

С такими горькими мыслями я сейчас и лягу спать, так как разговаривать на серьезные темы можно только утром. Кроме того мне надо крепко подумать над последней фразой твоего письма.

Вот настало и утро, с которым тебя можно и поздравить, но полной ясности нет. Покамест еще не ясны способы твоего «укрощения». Ах, ушли безвозвратно те дни, когда можно было разговаривать с любимыми с духе «любите любовь». И вообще, Таня, что это за тон? Ты забываешь, что я выжимал одной рукой 50 кг и 50 раз (8 км) переплывал без отдыха нашу речку. Не позволю! Зря что ли требуешь от отдела кадров на работу только мужчин (мы сейчас производит дополнительный набор рабочих: «только не женщин, в крайнем случае, переводной коэффициент увеличения лимита 1:10»). Я надеюсь, что ты еще не обиделась. Учти, что наш цех это не твой колхоз. Одному нашему старшему мастеру пришлось чуть ли не объявить выговор за то, что он отказался учить девушек формовочному делу. Трудно бороться с консерваторами! Но это все не то. Мысль бежит от Кавказа к одной из самых страшных фраз «… и лишь развлекает скандал случайно лопнувшей миной». И снова возвращаешься к твоему «наставнику и другу». Как бы я поступил на его месте. Не могу себе только представить, как он смог отказаться от твоей дружбы. Непостижимо. И как можно так жить! И жаль Ирину, и жаль Лиду. Но я отвлекся от санкционированной свыше темы.