Письмо

47 /IX

Милый Мишка!

Страшно рада была, что в конспекты ты все-таки вложил записку. Ты знаешь, как-то ужасно глупо всегда рвутся старые очень нужные, очень теплые нити. Вот увидала конспекты, и сразу стало тепло на сердце и немножко грустно: подумала, что вряд ли напишешь. А теперь рада.

Ты, конечно, прав. Так, как мы – нельзя. Переписка, хоть краткая и редкая – необходима. Поэтому пишу тебе, как живу.

Ты знаешь, за эти два года как-то изменился самый ритм жизни, вся ее окраска, кажется, что и сама и все кругом стало совсем иным. Лучше ли? Конечно. Просто несравнимо лучше, если сравнивать будни сейчас и будни физфака. Но когда вспоминаются золотые дни, которые у нас есть в прошлом, то чувствуешь, что чего-то все же недостает сейчас. Ты тоже, наверно, помнишь наши первые дни? Мне кажется, что это никогда не забудется… И сейчас, издали, помню только очень теплый свет лампы, белую кафельную печь, и во всем теле, и на сердце ощущенье тепла и радости. Как я ждала тебя тогда!.. Было хорошо… А сейчас – совсем другое, и вся атмосфера другая, всё-всё. Тогда Университет был для меня ничто по сравнению с нашей комнатой, печкой, стихами и тобою. А сейчас он – всё. Дома, оторванная от университета, я живу все равно только им, только его жизнью. Понимаешь, тут все сливается, и люди, и теория, и принципы, и живая жизнь. Но главное, все-таки, люди. Идеи хороши только через их посредство (? странная фраза). Я тебе рассказывала в твой приезд о своих друзьях. Это вообще в первый раз в жизни я смело и спокойно говорю слово «друзья». У нас тесно сплоченный коллектив из 7 пока членов и 2-х кандидатов. У всех одни интересы и в сущности одна жизнь, я всегда в курсе всех дел не только Тоси или Вали, но и всех ребят и как-то дела-то у нас одни и те же: факультет, занятия, комсомольская работа и «отношения», которые постоянно приходится выяснять. В отношениях с каждым из них у меня были и трещины, и разрывы, и дикие ссоры, и торжественные объяснения, и заверения в любви и вечной дружбе… Но каждый – совсем особенный. Сейчас мы особенно близки с Вовкой Григоровичем и Юркой Толыпиным, с каждым – очень по-своему. Но только этого нельзя передать словами, этого до боли острого чувства страшной близости и живой, горячей любви, которая связывает тебя не с одним, а с шестью товарищами. Ты знаешь, это даже странно, ведь мы все видимся каждый день, и в то же время всегда скучаешь, не дождешься лекций, чтоб увидеть кого-нибудь из «своих», а когда болтаешь по пустякам, то чувствуешь, что параллельно, как будто, из глаз в глаза переливается большая любовь. Наши ребята одного со мной возраста: Вовка немного старше, Юрка с Витькой немного моложе, Славка – точно ровесник. Немного раньше, м.б., еще летом, я относилась к ним, как младшим. Я признавала за ними огромную моральную силу, крепость и здоровье их взглядов, верность этим взглядам и прекрасный путь в жизни, который они (мы) строят уверенно и радостно. Но мне казалось, что я – другая, «порченая», слишком много видевшая другого, пусть гнилого, нездорового, но все же близкого и дорогого (стихи те же, Павел, и вся богемная обстановка нашей квартиры в былые времена). Что у меня за спиной слишком много, чтобы я могла быть с ними. А сейчас… мы настолько равные все, что я чувствую себя моложе на три-четыре года. И не глупее, а как-то сильнее и радостнее, и гораздо увереннее и тверже. Помнишь:

Не наши, которые времени в зад

Уперли

лбов

медь.

Быть коммунистом –

значит

дерзать.

Думать.

Хотеть.

Сметь.

И так хорошо, Мишка, как это бесконечно хорошо, думать, когда думаешь не одна, и когда всех волнует то, о чем ты думаешь; хотеть, когда знаешь, что если хочешь – […], что друзья поддержат всегда, помогут добиться, отдадут тебе все силы свои, если понадобится. И тогда легко сметь, нельзя не сметь… Когда ты не один, а нас ведь семеро, то это – сила, с которой нельзя не считаться. Даже на факультетском собрании можно добиться своего: представляешь, если 7 человек выступают и требуют чего-то дельного… Да и вообще ведь, Вовка и Юрка – члены бюро ВЛКСМ у нас, Тоська – лучший комсорг факультета, Валя и Славка – лучшие агитаторы… И все – живые, и особенные. О каждом надо рассказывать горы. Но мне хочется, чтоб ты немного почувствовал эту странную атмосферу, в которой я живу: атмосферу ласки, любви и какой-то хорошей заботливости, когда обо мне думают больше другие, чем я сама, а я сама, конечно, в десять раз больше думаю о других. А когда трудно, или грустно, с тобою обращаются так бережно, так тактично и так настойчиво выводят тебя из замкнутости, из своего узкого мирка, что оглянуться не успеешь – и видишь, что хандры уже нет, что кругом славные морды ребят и что тебе уже нашли страшно важное дело, что без тебя тут никак не обойтись, тебя очень просят сделать то-то и то-то, и ты делаешь. И забываешь грусть, входишь в четкий ритм.

И все-таки… видишь, есть что забывать. Вот даже странно, Мишка, подумай: ну разве я могу жаловаться на одиночество? Ведь это просто, кажется, кощунством, а все-таки бывает грустно… Оказывается, что дружбы – мало, даже такой настоящей и крепкой…

Дошла до этого места, и задумалась, глядя на кончик пера. Что же говорить об этом? Отношения с Котькой сложились очень тяжелые для меня, и для него тоже. Стараемся не встречаться, а видеть его – хочется. Очень тяжело бывает. Но об этом – не нужно.

Я и половины не написала, Мишка, того, что хотела, п.ч. надо писать гораздо более конкретно о том, что меня сейчас волнует, но этого невозможно было бы понять без [объяснения] атмосферы, п.ч. тут спутаны интересы всех людей на свете… Я тебе потом напишу о самом важном, что сейчас все мы пережили и переживаем. Так, в двух словах не хочется и говорить, слишком это все тяжело, сложно и больно. Кончаю.

Ах, Мишка! Ну, кто из нас знает, что еще ждет нас впереди? Каким будет год? Будешь ли ты у нас зимою, и если будешь, то КАК – свой, или чужой, друг – или замкнутый созерцатель… Грустно иногда вспоминать прошлое. Ведь ничто не возвращается, ничто, а так хочется как-то сохранить то хорошее, что было. А было все-таки много. Не будем топтать этого, Мишка, ладно? Все-таки, ведь мы с тобою должны же помнить, что было хорошо. Ну, ты пиши, Мишка.

Шлю тебе большой привет.

30/IX-47 г. Таня.