Письмо

XII.48.

Это есть письмо № 2. Вкладываю в тот же конверт для экономии и т.к. все равно старое еще не отправлено.

Мишенька!

Обиделся на мое нежное обращение – «Милый Мишка»… Ну будь по-твоему, отныне и до тех пор, пока не попросишь пощады, буду именовать тебя Михаилом ибн Львовичем, а себя предписываю величать Майей Свет-Ивановной.

Итак, Михаил ибн Львович, – письмо я Ваше получила, о чем и сообщаю… Гелку с тех пор еще не видала, посему передать оное ей не могла, – передам в среду.

Нынче был у меня тяжелый день, хотя и воскресенье, а не понедельник. Сон мне, – начать с того, – снился какой-то сумбурный: будто снега тают, и наш дом на всех парусах по реке плывет, а река глубокая-преглубокая, быстрая, чистая – и бревна в ней плавают, как в кино про лесосплав показывают… Говорят реку видеть – это речь говорить или слышать… Ежели чистую да глубокую – почему бы и нет?

А потом на похоронах была, – умер профессор наш, Шамбинаго Сергей Константинович, 78 лет, старик был глубокий. Я ему два экзамена сдавала. Чудак был большой. Всех звал «голубок». На Немецком кладбище его похоронили, в Лефортове. Хорошо там, красиво. Деревьев много, – летом, наверное, просто рай… А нынче холодно было, потом снежок пошел, запорошило всё.

Вот, Михаил Львович…

А потом была я еще у Наташи, с которой ты так и не познакомился, – посидела у них с полчасика, – и грустно мне стало.

Как легко решать и думать за других… Вот когда сидишь себе на крсле, слушаешь, что тебе говорят, – и знаешь, что через 30-40 минут уйдешь и можешь забыть все, что сейчас видишь, – так ясно кажется все, так просто: и зачем, думаешь, они так всё осложняют, когда всё так легко сделать, чтобы всем было хорошо…

А думаешь, если бы самой очутиться на этом месте, – не запуталась бы тотчас в первых же трех соснах?..

Я вот еще думаю, – почему это моя жизнь так тесно сплелась с семьей Топеров? Почему? Почему я, совершенно чужой им человек, знаю о них столько, сколько мб. они иногда сами друг о друге не знают? Почему на всех перекрестках жизненных, во всех «кризисах» - я всегда оказываюсь «тут как тут»…

Ведь с Полем мы расстались, слава Богу, уже около 3-х лет назад. Почему же во все трудные минуты они идут всё-таки ко мне?

А я уже так свыклась с этим, что обычно это мне кажется почти нормальным и события в их семье кажутся своими…

Вот как, Михаил Львович, обстоят дела на фронтах отечественной войны…

У Наташи двое детей. Младший сын у нее чудный, 3 года ему. А старшей дочке 9, но она с отцом живет, я ее даже ни разу не видела. Конечно, трудно после 10 лет брака сразу порвать и начинать новую жизнь, – но ведь нерешительность, когда решение принято, – еще, мне кажется, хуже. Она то говорит, что с мужем все кончено, возврата нет, она любит Мишку, – то тут же заявляет ему, что должна вернуться, что надо думать о детях и т.п…

Мне очень неуютно быть опять «поверенной»…

Вот опять пишу тебе о неизвестных и не интересующих тебя людях. Но я пишу о том, что сейчас волнует меня, – так что терпи. Да, – а письмо это ты порви обязательно, и доложи об исполнении, – никогда не знаешь судьбы, которая может постичь листок бумаги, с Мишей ведь ты знаком, – лучше порвать. Если не доложишь, у меня душа будет неспокойна.

Трудная вещь – счастье. Счастливым быть ведь тоже надо уметь, – и далеко не всякий умеет. Вот, кажется – всё хорошо, – так нет. Найдешь, – а не найдешь – так выдумаешь, какую-нибудь «проблему», которая не даст ни есть, ни спать спокойно, отравишь жизнь себе, другим, – глядишь, и пошло к чорту твое объективное счастье…

А ведь как хочется каждому счастья…

Даже почти не знаешь, что это такое. Думаешь иногда, – может и нет на свете другого счастья, – как только ветер теплый в лицо, летом, вечером, у реки?..

Иногда, – как сегодня, – придешь домой, усталая, – подумаешь: заниматься, или отдохнуть? Решишь отдохнуть.

Вот сядешь письма писать, или вязать, шить что-нибудь, – сидишь и думаешь о настоящем, о будущем, – а больше всего, конечно, о прошлом. Перебираешь в памяти события, слова, дни, годы, – как листочки дневника переворачиваешь…

Ну, много ли было счастья? Счастливых дней, часов… так мало их было… Было 2-3 счастливых дня в 44 году, – еще до нашего с тобой знакомства, – когда Сережкина часть еще стояла под Москвой. Потом было хороших, счастливых 4 месяца «без любви», – как раз в то время, когда ты уезжал на фронт, – помнишь, плакаты приходил мне писать на службу, – я тогда у Абрама занималась Достоевским. Потом в 46 зимой месяца 2 была дружба с Полем и в самом конце, в марте, несколько почти счастливых вечеров… В мае 47 года на неделю, как девчонка, влюбилась в глупого, как овца, Мишку Соколова. Тоже мне «счастье»… И в сентябре было несколько… опять «почти» счастливых дней… «Почти», – потому что конец был заранее предрешен обстоятельствами, которые сильнее людей…

А сколько на это же время приходится всего остального, того, что прямо противоположно счастью…

Али Ашдар Сеид Задэ, за которого меня сватали в 44 году, письмо о Сережкиной гибели, Павкина женитьба, и связанные с этим события, о которых даже сейчас страшно вспоминать, разрыв с отцом, потом, – сумасшествие Ольги, ее дикие «исповеди», – ой… не стоит вспоминать…

Но ни-че-го не выкинешь из жизни.

Вот и думаешь, – а стоило ли лес городить? Может, всю жизнь надо было прожить совсем иначе? Тихо, скромно…

Помню, еще давно, – я тебе рассказывала, кажется, – Абрам сказал одну фразу, – как «девиз», – из твоего Роллана: «Не важно, чтоб жизнь была хорошей; сделайте ее интересной».

Тогда я не соглашалась с ним… А теперь думаю – может, согласиться?

Хорошей она уже всё равно не получилась, – а интересной… пожалуй, всё-таки была…

А была ли? Может, и интересной не была? А ведь не переделаешь!

Нет, интересной была…

Ладно, Михаил ибн Львович. Хватит философии и воспоминаний. Пора, как говорят добрые люди, спать. Чего и тебе желаю, ежели сейчас (т.е. когда получишь оное послание) – ночь или вечер.

Еще раз напоминаю, – сейчас же изничтожь письмо.

Пиши, не забывай.

Привет от Тани.

М.К. 21.XI. 48 г.