Дневниковые записи

22 Декабря 1878 г.

Мы накануне нового года, т.е. накануне того времени, когда магазины осаждаются покупателями, не считающими денег для предстоящих праздников. Всюду ужасная суета. Всякий помышляет о том, что купить, как бы удивить своих знакомых индюками, барашками, винами и прочими яствами. Я чужд этих забот, потому что живу в семье; но праздники и в моей голове производят свое действие. Я нахожу, что мысль Эбенера Скруджи1) совершенно здрава и в полнее согласен с ним, когда он говорит своему племяннику: «не говори мне о радостном Рождестве! Что такое Рождество как не время платить без денег счеты, время, указывающее, что человек стал

1)Святочные разсказы Ч.Диккенса.

годом старше и не одним часом богаче; время сводить счеты книги и видеть, что каждая статья в течение целых двенадцати месяцев прямо против нас».1) Но эти слова надобно немного изменить, т.е. их надо понять иначе, выкинуть вон деньги и счеты коммерческие и заменить их нравственными, умственными. Поэтому я хочу проверить не счеты, а самого себя; я хочу записать сюда все то, что я сделал в этом году хорошего или дурного.

Легко сказать я хочу. Прежде нужно узнать, возможно ли? Труд не легок: нужна истина, точность, честность. Они у меня есть. Я всегда стараюсь не терять их из виду, чтобы не блуждать в потемках, когда они перестанут светить мне.

1)Диккенс, 6 стр.

Первые месяцы 1878 года я провел в Одессе, будучи учеником VI Ришельевской гимназии, в которой после смерти Степана Степановича Сабинина1), был директором Константин Андреевич Пятницкий. Первый визит его разочаровал меня: предо мной представился господин высокого роста с выгнутыми ногами; фигура вся носила отпечаток лести, из-за которой просвечивалась подозрительность, подлость и много другого нехорошего. Глаза его блестели неприятно. Словом, он мне не понравился. Я ему тоже пришелся не по вкусу, так что после уже известных столкновений я оставил 22 Марта гимназию. Михаил Иванович хотел было подать прошение о принятии меня в III одесскую гимназию, но я не согласился, в чем теперь раскаиваюсь. Нежелание поступить снова в гимназию произошло от того, что

22 Сентября 1877 года.

я не знал латинского и греческого языка в надлежащей их программе. Я расчел поэтому, что мне придется в новом заведении, будучи личностью неизвестной, остаться на второй год, чего мне крайне не хотелось. Я остался дома с целью подготовиться по всем предметам, исключая древние языки и держать экзамены с товарищами в VII класс. В мае месяце я подал прошение на имя попечителя учебного округа о своем желании, не сомневаясь в утверждении его. Пятницкий мне сказал пред этим, что это всегда разрешается. К несчастию дело вышло иначе: мне отказали в просьбе и я, напрасно явившись на два экзамена: русского языка и математики, остался в затруднительном положении. Но беда преследовала меня. Я удалился с родными на дачу (Большой Фонтан), где готовился к экзамену, но включая и классические языки. Сначала я хотел готовиться к поступлению в артиллерийскую службу, но мать убедила меня не делать этого в мои 17 лет. Лето быстро промчалось, приблизился Август и, говоря откровенно, я подготовился по классическим предметам весьма плохо, но подал прошение о допущении к экзамену. Мне отказали. Тогда я не чувствовал себя несчастным; ибо я избавился от неизбежного фиаско. Директор объяснил отказ тем, что увольняющийся в средине года и не выдержавший экзамен с учениками лишается права на переход и остается на второй год. Я же и этого не мог сделать, потому что свидетельству, выданному мне, прошло более двух месяцев со дня увольнения. Поэтому, чтобы поступить в VI класс, мне нужно было держать экзамен.

19 Января 1879 г.

Поступление в военную службу и военная карьера обрисовались предо мной тогда ярче, и я думал подготовиться к экзамену на получение свидетельства второго разряда. Но товарищи стали отклонять мое намерение, советуя мне (держать) поступить в гимназию. Положение мое было двусмысленно: с одной стороны гимназия с греческим и латинским, с другой - военная служба. В весьма непростительных колебаниях провел я Август и Октябрь, пока, наконец, не решился во что бы то ни стало вступить в гимназию. С такими [мыслями] я приступил к серьезному изучению древних языков, рассчитывая экзаменоваться в Мае. Таким образом, эта статья стоит прямо против меня: я не подвинулся ни на шаг вперед, но отступил.

На ряду с этой картиной я нарисую другую.

В Декабре 1877 (седьмого) года я напал на мысль о необходимости изучения новых языков. Мысль, конечно, не новая, но весьма благая. Я с аккуратностью принялся изучать гимназические уроки французского языка и методично переводил каждый вечер несколько строк из альманаха “Le Voleur”. Когда маленькая книжка была окончена, я взял другую “Lu fumille Muller” и перевел ее. Мало по малу я втянулся в это занятие – ни веселое, ни скучное – и выучил много слов наизусть. Однако переводы не могли меня повести к желанной цели, потому-что знать язык – это знать говорить, читать и писать. Я обратился к своей матери с просьбой позволить мне брать уроки французского языка у Августа Альфонсовича Шапеллона, лектора Новороссийского Университета. Это было около половины Января 1878 года. Так как он оказался занятым, то пришлось отложить мое учение до будущего времени. Переводы же с французского на русский я продолжал. В Марте я выбыл из гимназии и почти что специально посвятил свое время чтению истории и занятию математикой. Шапеллон освободился около этого времени и с 2 Мая мы стали заниматься переводами с русского на французский, чтением французских классиков, из которых приобрел мою симпатию Жан Мольер, Вольтер, Фенелон, от части Корнель (Петр) и, наконец, историею Литературы. Также я писал сочинения по истории и по литературе; последние ограничивались переложением. Я с жаром предался учению, и таким образом, в течение года я достиг того, что читаю по-французски, пишу и говорю, хотя плохо, потому что для этого (последнее) требует практики, которой у меня почти нет.

Так вот что я приобрел и что потерял в прошедшем году.

В Мае я также начал учиться верховой езде у г. Розена, а в Июне, Июле, Августе у взводного 13 конной батареи Никона Степановича Кобеца и теперь езжу довольно порядочно на своем Амуре, купленном мною в той же батарее.

Теперь остается мне сказать то, чего собственно не должно доверять бумаге, то, что я никому не сказал и не скажу и потому я обойду это молчанием, полагаясь на память, записав только такие данные, как 17 Июня (суббота под воскресение) 1878 года Большой Фонтан и Феодор Загорюк.

25 Января 1879 г.

«Прости на вечную разлуку» 1878 год, ты прошел безвозвратно, но я тебя не позабуду. Ты будешь в памяти моей, так как кто хотел знать, что с ним случится, и какой результат будет иметь всякий поступок. – Ты уже был причиною того, что я не видел Парижской Всемирной выставки 1978 года. Прощай.

По поводу чумы.

15 Января 1879 года появилась в Астраханской губернии чума, занесенная казаком в с. Ветлянку после Русско-Турецкой войны позапрошлого и прошлого годов. Сегодня лишь наступает десятый день, как уже весь свет встревожен этим. Франция, Англия, Австрия, Пруссия, о России и говорить нечего, все шлют своих докторов для исследования и прекращения эпидемии. Бог весть, удастся ли им или нет превозмочь заразу, но я хочу

27 Января 1879 г.

высказаться о смерти1). Что такое смерть? Прекращение жизни и более ничего. Но жизнь человеческая столь приятна для большинства, что прекращение, похищение её заставляет людей боятся смерти. Некто даже сказал, что не смерть сама страшит человека, но неизвестность.

1)В Марте уже ничего не говорили о чуме, а теперь, кажется, позабыли совершенно о ней. 9 Апреля 1879 года.

И это совершенно верно. Неизвестность хуже всего. Может быть для некоторых религия и представляет, что будет после смерти, но здравомыслящий человек не может поверить этому. В доказательство чего достаточно прочесть «откровение святого Иоанна Богослова», где вполне можно разубедиться не только в божественности слов, но даже увидеть насколько грубы его представления о будущем воскресении и страшном суде. Все направлено на внешнюю сторону, на мучения или наслаждение плоти, а о душе почти ничего. В моих глазах это откровение бросает неприятный свет на самое евангелие, которое проповеданное и изъясненное Иисусом Христом, но не записанное им самим, могло переделаться сообразно понятию его учеников, людей простых. Я нашел на эту мысль по прочтении «Жизни Магомета1)2). Коран, евангелие мусульман, был записан при жизни Магомета, даже на его глазах и что же? его секретари

1)Основатель Ислама родился в Мекке, в Апреле 569 г. из племени Корейш. Умер 632 г. Год Геждеры 622, т.к. второе бегство Магомета в Мекку, где он умер.

2)Сочинение Вашингтона-Ирвинга.

писали не то, что диктовал им пророк, а сочиняли сами тексты Корана и один из них даже сказал, что, если Магомет пророк, то он полупророк, так как он сам сочинил многое при записывании откровений в Коран. Хотя нужно заметить, что все четыре апостола сходятся между собою, собственно, говорят одно и тоже об Иисусе Христе. Во всяком случае, я не отвергаю высокой нравственности его учения. Так или иначе, для меня мало утешения. Я давно не признаю божественности Иисуса Христа, учения о св. Троице, значения обрядов, т.е. говоря короче, не признаю религии, хотя не дошел до того, что бы отвергать существование какого-то высшего существа, управляющего вселенной, существа, которое одни называют Богом, другие – природой. Многие христиане, по-моему, ошибаются, полагая, что они чтут единого Бога; у них везде на первом плане Иисус Христос, а Бог всегда в стороне. Возмем, например, символ веры. В первом плане, действительно говорится: «Верую во единого Бога Отца, Вседержателя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым», остальные же одиннадцать представляют в кратких словах жизнь Иисуса, его учение. Просмотрите Литургию, - то же самое; так что можно сказать, что Христиане воплотили все во Христа, а не в Бога. Но я уклонился от прямого пути. Я говорил, что религия не представляет ничего утешительного.