Письмо

2 ч. ночи.

Мамочке.

Дорогая моя Танюша! Уже все равно поздно – черкну Тебе неск. строк.

Думаю, что Ты не сомневаешься в том, что все Твои огорчения, болезни, неудачи находят самый горячий отклик в моем сердце, но не пишу, т.к. этим делу не поможешь, а так себе болтать о чем-то другом, - нет настроения.

От всей души желаю и молю судьбу, чтобы наконец вы вздохнули свободнее, чтобы Ты не работала так усиленно, моя голубка, и И.В. тоже. Что за жизнь, что за отчаянная борьба! И все, все усталые, измученные… Сегодня встретила Маргаритку. Тоже расстроенная, с мешками под глазами, бледная; ей денег не платят, а супруг ни о чем не думает, куда девает большую часть своих, - неизвестно, а Марг. должна вечно крутиться и изворачиваться.

У меня нет ничего отрадного для себя лично, огорчений довольно и огорчения то главное из-за человека, не желая, боясь огорчить которого главным образом я сделала величайшую в этой жизни глупость и осталась жить в 18-м году…

По-моему Мама меня теперь не выносит так же, как и Олимпиаду; вечно что-то я не так говорю, не так делаю и пр. Еще немного подобного – и я поблагодарю за кормление меня и постараюсь своим присутствием не отравлять ей существования. (Мы и так видимся оч. мало и все же за этими краткими свиданиями я получаю удовольствия.) У нее теперь радио, которое ее будет видно очень увлекать, - а для меня ничто не мило, ничего не надо кроме встречи с Алечкой и Мамой. Вот итог жизни, вполне обдуманный и перечувствованный. К несчастью я еще так крепка, что не знаю, когда он настанет? Страшно думать, если не скоро…