Письмо

31.IX.37. Киев.

Дорогая моя Танюша! Без четверти 9 часов, а папы, ушедшего в 10 утра, еще до сих пор нет; несмотря на 31-ое число, ему назначили две лекции, а затем заседание, которое, видимо, и тянется столько часов! И это же без обеда, ибо в ин-те в последнее время нет уже того буфета, где он прежде обедал; просто душа не на месте, не знаю, как он дотащится домой; автобуса, конечно, в такой час уже нет, да и утром не было, и ему приходится таскаться по трамваям; представляешь себе это удовольствие и мое состояние в ожидании его? Сегодня опять поднимала вопрос о сокращении работы, но он все твердит свое о новых штатах; какой смысл терять последние силы, когда ничего определенного нет, а вдобавок его слух все слабеет, и я начинаю бояться, как бы из этого не вышло неприятностей; вчера получил новую анкету из комиссариата соц. обеспечения; по какому поводу – неизвестно; кто знает, не уменьшат ли пенсию, тогда уж еще труднее будет двинуть его на сокращение. Не слышно ли у Вас чего-нибудь по поводу новых штатов? У меня нет никакой надежды, что, наконец, это дело завершится скоро и хорошо.

Вообще как-то больше неприятного, чем приятного, поэтому настроение и тяжелое, и не спокойное; вспоминаю эти дни в прошлом году; тогда было лучше: поправилась, и я собиралась домой успокоенная, удовлетворенная исполнением своей миссии. Здесь тогда пришлось увидать убитую горем мать Наталочки, а сейчас у них новое большое горе, и невольно думаешь, не лучше ли Наталочке в могиле? В такие моменты думаешь, не права ли тетка в своей философии?

Как грустно, что Вы так далеко! Сколько не пиши, но в письме не передашь всего, что приходится переживать; молишь судьбу, чтобы хотя бы не было хуже…

Прости, что навожу на тебя грусть, но ты сама пишешь, что не всегда можешь молчать. Как-то устроились Ваши дела? Получилась ли уверенность в относительном благополучии хотя бы на ближайшие месяцы? Коснется ли Вас новый квартирный закон; конечно, коснется, но мне интересно, в очень ли плохую сторону? Когда он будет введен? Говорят, что плата по первому и второму поясу поднимется чуть не в три, четыре раза. Вероятно, в таком случае нам будет совсем не по силам сохранить наши две комнаты…

Сейчас сообщила мне папина сослуживица, у которой я справлялась раньше по телефону, что папа сидит в заседании, которое неизвестно когда кончится, а уже пробило 9 1/2 ч.! И тащиться по трамваю ночью из такой дали!

У Марг. тоже не много хорошего. Она никак не может устроиться; с оперой кончилось окончательно, т.к. ей заявили, что они «уже взяли пианиста первой категории, какой нам и был нужен, Вы же заявили, что не претендуете на место первой категории, а удовольствуетесь и 2-ой, какого у нас и нет». Ну, вот и конец. Она надеялась, что хоть на праздники будет работа, но пока кроме одного предложения ничего не имеет; это же предложение таково, что ей надо бы было возвращаться в 1 ч. ночи одной чуть не с Батыевой горы; ну, разве можно согласиться на него и рисковать быть раздетой или того хуже?!

Миша как будто серьезно занимается, но во всяком случае никак не больше того, что требует школа, остальное время гоняет с товарищами. М.М. в очень нервном состоянии; окружающая атмосфера не располагает к спокойному состоянию духа…

Семейное окружение тоже неблагоприятно. Одним словом, «куда ни кинь, все клин». Тетка снова была больна, лежала два дня; сегодня опять пошла ходить, несмотря на отвратительное состояние; вид отчаянный; но видно, что на этот раз припадок произвел на нее впечатление, т.к. сама меня позвала, позволила нагреть эссентуки и стала пить, но все же нет уверенности, что собственно вызывает эти припадки: печень или малярия? В.Г. и Марг. находят, что это малярия, и она склоняется к этому мнению, хотя сразу сказала мне, что, «конечно, это печенка». Конечно, следовало бы 1) сделать анализ на малярию, и 2) сходить к солидному врачу, но разве ее убедишь? Вот тетка недавно получила большое удовольствие: те ее знакомые, которые продали ее пианино, прислали ей неожиданно 100 р. и обещают со временем выслать еще; конечно, эти деньги ей очень кстати, но когда я сказала, что получивши так неожиданно, «сделай себе, что тебе надо (она жаловалась, что надо бы сделать или купить, но нет денег)», она решительно заявила, что у нее все есть, ей ничего не нужно. Конечно, большая часть перейдет к Федусю, напр., купит ему дров, он же сам решительно ни о чем не думает и принимает от нее все со спокойной совестью, видя, что силы ее падают, и что ей все трудней и трудней выколачивать эти гроши. […] 10 ч., а папы все нет! Хотя бы распорядились перевезти всех на автобусе! Но едва ли хватит такого внимания!

Прочитала в «Правде», что 22-го у Вас почти целый день был отчаянный туман; прошел ли он для Вас благополучно? Как добрались девочки в школу и обратно? Что же моя главная (в прошлом!) корреспондентка – Тасик – совсем меня забыла и от нее я не получила до сих пор ни строчки? Сейчас смотрю на нарисованную ею девочку и очень досадую, что она не захотела учиться рисовать: девчонка совсем живая, и глазки даже с хитрецой! Пусть напишет хоть коротенькое письмецо.

В ожидании папы пойду бросить письмо; неужели он еще долго не придет, а придет, надо будет подогревать обед и готовить чай.

Крепко, крепко целую тебя, моя дорогая, и девочек. Сердечный привет И.В. Ты давно не писала мне о М.Н.Т.; как ее дела, и нашелся ли супруг?

Твоя мама.

Если будешь когда-нибудь в таком месте, где можно надеяться найти машинные иголки (системы Зингера), то, пожалуйста, купи мне тонких, у меня – бревна!