Письмо

3 ч.д. 26.IV.37. Киев.

Дорогая Танюша! Вчера поздно вечером бросила письма по поводу Ваших праздников, а сегодня утром получила твое от 23-го и спешу написать тебе дополнительно и ответить на все твои вопросы. Я и сама хотела написать тебе о бедной О.А., но раньше мне хотелось поговорить с Верой, чтобы узнать подробности о ее болезни и смерти, ведь мы решительно ничего не знали; знали, что она не совсем здорова, но особенного значения этому не предавали, т.к. и Вера, и Шалва всегда говорили, что «тетя очень мнительна, всю жизнь лечится», и как будто, выходило, по пустякам. И вот теперь, когда произошла эта неожиданная смерть, мне очень неприятно, что я не оказывала ей особо внимания, которого она заслуживала; но кто мог подозревать в ней такого героизма? Между тем она была больна уже около пяти лет! Сначала она думала, что у нее геморрой и от него лечилась; но довольно скоро выяснилось, что это у нее рак влагалища; форма эта по словам д-ов «неоперативна»; можно подлечивать, но радикального излечения быть не может; так она и жила обреченной; но, по словам Веры, она, хотя и знала, т.к. д-р ей сказал правду, что у нее рак, она боялась даже сказать это слово и даже со своими, которые только и знали правду (еще знала Адел. Мак.) называла свою болезнь «опухолью»; когда она проделала курс лечения рентгеном, для чего уходила на 3 недели в клинику, то всем было сказано, что она уехала в Бучу на 3 недели, а затем, вернувшись домой и находясь в постели, когда я ее и навещала, она говорила, что у нее жестокая малярия. А болезнь все прогрессировала и доставляла ей все новые и более невыносимые страдания. Как могла она их скрывать, работать, по обыкновению рассказывать разные истории и содержания романов, которыми для забвения болей упивалась в бессонные ночи, это остается тайной ее громадной воли и силы характера; еще 8-го марта в день моего рождения, когда она у нас обедала (вечером не захотела прийти, вероятно, боясь, что может выдать свои муки), она рассказывала папе содержание прочитанного романа, смеялась, показывала свое дорогое бриллиантовое кольцо, которое надела, т.к. «куда же мне его надеть, как не на такой праздник»? говорила, что завещает его Нине и т.д. Вообще решительно никому не могло прийти в голову, что она обречена.

Только в этот день я заметила, что она очень изменилась, похудела, и цвет лица стал каким-то землистым. Но еще и после того она работала дня три у нас для Марг.; в последние 3 недели я уже ее не видела и не знала, что она уже в больнице; нам она сказала, будет ходить на диатермию – лечить ишиас. В больницу она пошла на повторное лечение рентгеном; здесь у нее была обнаружена мягкая опухоль в том месте, где обыкновенно возникают ишиасные боли; д-ра решили, что в ней находится гной, который необходимо выпустить; действительно, гной оказался, и выпустили его 4 стакана; после этого положение ее как будто улучшилось и д-ра обещали дня через 3-4 отпустить ее домой; но, по словам д-ра, какой-то сосуд уже был настолько перееден раком, который так распространился, что лопнул, и наступило сильное кровотечение в 4 ч.н.; трудно было его остановить, но все же его остановили, а еще через короткое время она стала жаловаться на слабость и темноту в глазах, а затем тихо заснула навсегда. Все, кто был к ней расположен, радуются такой ее кончине, т.к. ей предстояли, если бы она выдержала это кровотечение, длительные, м.б., в течение года – года с половиной, адские страдания, гниение всего организма.

До сих пор мне трудно говорить, что ее нет; ведь так недавно она была у нас, и мы ничего подобного не подозревали; а все ее напоминает: наденешь кофту – вспомнишь, пальто, лифик и т.д., и т.д., все связано с ней! И еще одна маленькая подробность, которая мне очень неприятна, а Кс. Мих. заставляет исповедаться у своего о. Александра: когда она работала последний раз над Мишиным пальто, то мне пришлось выйти из дому; когда я вернулась, то К.М. заметила: «вот только Вы ушли, О.А. сейчас же легла на диван, а потом работала, сидя в кресле у Г.Г. в кабинете», за это она ее порицала, а теперь, когда понимает, что это происходило не от лени, а от великих страданий, то не может успокоиться и хочет покаяться о. А-ру. Мне тоже неприятно, что при мне она еще большие усилия делала, чтобы скрыть свои страдания. Вот какова печальная повесть о ее болезни! Ты спрашиваешь, как отнеслись родные? Конечно, очень убита Ек. Анд., меньше всех, по-видимому, Димка, которого она обожала; никакого горя я ни на кладбище, ни потом не заметила; продолжает отчаянно хулиганить и, видимо, уже забыл о ней; остальные Хакутовы, кажется, чувствуют потерю. Конечно, в наших условиях предаваться горю не дадут разные обстоятельства, а именно – немедленно начались хлопоты по сохранению ее комнаты, которую тотчас после похорон хотело захватить домоуправление; благодаря энергии Шалвы, кажется, удалось отстоять ее для Нины, как взрослой девушки и студентки!

Похоронили О.А. на Лукьяновском кладбище; были на похоронах, кроме родных, мы, Ад. Мак. с Оленкой, ее давняя знакомая Мандровская, Оксана, Федора, их старая прислуга, - вот и все. По приказу О.А. сыну не пишут, пока он не сдаст свои экзамены; так она завещала, чтобы его не беспокоить в такое трудное для него время; дня за 3 до смерти она получила письмо от него, т.ч. успела еще его прочитать; он пишет: «Мусенька, скоро кончаю и как только кончу, буду хлопотать, чтобы ты могла приехать к нам». И вот, когда человек мог бы хоть чуточку счастья получить и один и другой – ее не стало! Боюсь, что и бедной Вар. Сем. не суждено обнять своего сына.

8 ч.в. Ходил папа сегодня к О.Г. Фоминой, чтобы узнать о санатории в Петерг.; она дала очень хороший отзыв о самой санатории, и о природе, но зато сведения о комнатах меня не утешили: хотя там есть комнаты и в первом этаже, но они значительно хуже, чем во втором; они темные и в серые дни сыроваты, что тоже неприятно; значит, надо мириться или с одним, или с другим неудобством; если придется жить во втором этаже, то для меня это будет не поправка, а утомление, мне очень трудно подниматься наверх; папа из-за меня готов остаться и в Киеве, но я, конечно, на это не согласна: здесь для него отдыха не будет. Он не сегодня – завтра будет туда писать и попросит ответить на некоторые вопросы; между прочим надо узнать, какие там практикуются сроки, можно ли взять срок с 15 июля по 15 ав., или месяц начинается только с 1-го каждого месяца; как получим ответ, будем решать окончательно.

Мы были очень тронуты и обрадованы твоим сообщением о желании девочек приехать погостить у нас; крепко поцелуй их за нас и скажи, что если выполнение этого желания удастся, то мы будем очень рады и счастливы. Что касается срока, то я согласна с тобою, что «надо ловить момент» и не нарушать хорошего во всех отношениях настроения; конечно, мне хотелось бы, если только вообще это удастся, чтобы они приехали пораньше, но твои соображения так основательны, что пренебречь ими не приходится. Очень порадовало меня то, что ты пишешь о Маечке; дай Бог, чтобы и дальше все шло так хорошо. Я не поняла о каких «подружках» ты пишешь, что она ни разу с ними не виделась и не говорила, и заключаешь, что «у нее еще не образовалось внутренней потребности что-то почерпать из этого путного (?) источника». Нельзя сказать, чтобы старый источник был «путным», если ты говоришь о прежних подружках. Вчера я писала Маечке и спрашивала как раз о подругах; ответит ли она мне что-нибудь? Сегодня выслала Маечке 50 р.; думаю, что «угощение» сейчас ты кое-какое сделаешь, а на эти деньги купишь что-нибудь для ее туалета, или что она захочет.

Тасеньку крепко целуют и бабушка, и дедушка за память и привет.

Вчера я, кажется, ничего не написала о К.М.; получен результат просвечивания – резкое затемнение Геймеровой и лобных полостей; завтра иду в поликлинику, чтобы получить ордер на лечение; ей придется ходить на Подвальную, против Золотых вор.; верно, надо первое время ее туда водить, т.к. она плохо владеет ногами, и голова еще довольно плоха; очевидно, эти затемнения и дают перебои в температуре – 37.3- 35.5 - 37.5- 36.8 и т.д. Она очень благодарит тебя за сочувствие, поздравляет И.В., Маечку и тебя с Тасей; очень будет рада, если девочки приедут; мы надеемся, что к концу мая она настолько поправится, что сможет приступить к работе.

Очень интересует нас ташкентский вопрос; верны твои соображения, и неохота, чтобы И.В. туда хоть временно переселялся: боязно малярии, которая для него особенно опасна. Т-ко там? Что пишет он о климате? Пока что, я думаю и И.В. самому будет жутко жить без тебя и без семьи. Как-то решите?

Ты пишешь, что у Вас настала весна, а у нас она очень плохая, холодная; сейчас всего 7, идут дожди, и очень в общем неуютно.

Маргар. неистово работает; на днях играла подряд на 4-5 концертах, заработала в этот день 125 р., но… пока ни гроша не получила, и так везде! Часто вспоминаем, что «работа дураков любит»; устает, конечно; я ее совсем не вижу; вчера она зашла около 12 ч.д. и не застала меня, ибо я была на базаре; хорошо, хоть папа был дома.

Неужели ты к 1-му мая ничего не получишь или получишь гроши? Что же это с Ин-ом? Верно умрет? Вообще везде безденежье. Даже «базар» плохо посещается, тогда как в прошлые годы там была давка. Завтра хочу пойти поискать тебе полотно, но не очень понимаю, о каком ты говоришь? Это же не парусину ты хочешь?

Ну, пора кончать; сегодня у меня был обед, почему я и могла написать тебе так много. Крепко, крепко целую тебя и моих дорогих девочек, папа тоже. И.В. шлю сердечный привет и наилучшие пожелания.

Твоя мама.