Письмо

14.I.37. Киев.

Дорогая моя, милая Танюша!

Что-то нет от тебя весточки? Я знаю, что ты опять загружена, а все же червь сомнения гложет меня – только ли загруженность мешает тебе писать? Здорова ли ты и все твои? Я боюсь, что история с Майкой не прошла тебе даром, и ты не отделалась только тем своим припадком; не отразилось ли на сердце? Я уже так напугана постоянными у Вас неприятностями, что никак не могу спокойно относиться к малейшей задержке в письмах; ну, буду все-таки надеяться, что не сегодня-завтра что-нибудь получу.

Мы пока здоровы, но у папы началась экзаменационная страда, вследствие которой он непомерно устает, и это меня пугает; вот уж 3-й день, что он уходит из дому в 8 ч. ут., а возвращается между 5-8 ч., т.к. оказывается еще заседание и т.п.; вдобавок, несмотря на заведенный будильник и мою к нему чуткость, папа плохо спит, боясь проспать; вообще ему становится все трудней и трудней работать, а между тем в работе не дают, что называется, не отдыха, ни срока; недавно опять требовали от него разные биографические и др. сведения, а после того, как он их доставил, запрашивали: «работы печатные кончаются 33-м годом, и что же потом?», забывая не только его годы, но и то, что вовсе не легко теперь что-нибудь печатать по разным причинам; я вижу, что все это угнетает, и он рад бы был уже хоть немного отдохнуть. К сожалению, надежды на повышение штатов снова, кажется, безнадежно рухнули; я буду настаивать, чтобы он остался при одном институте, хотя это, конечно, значительно уменьшит его оплату, а жизнь так дорога, что не знаешь, как тогда справимся.

Цены вообще невероятные, и я, как старый и помнящий былые цены человек, просто делаюсь от них больной. Я писала тебе о простынях; я думала и так, и сяк, а сегодня представился случай, очень рекомендованный Боскисами, и я поддалась уговорам и купила 4 простыни каждая рублей на 10—15 дороже того, что я рассчитывала, а теперь просто не могу себе простить такую роскошь; простыни, правда, хорошие, полотняные, шириною в 1 м. 70 см. (а мне довольно 1 м. 35), довольно грубые, но все же это не по карману: но ты представляешь себе, как умеют уговорить! С другой стороны ясно, что больше в своей жизни я не куплю ни одной простыни, и они останутся Вам с Марг. в наследство; в магазинах у нас достать совершенно невозможно; говорят, что сейчас и в Мос. очень трудно; я и подумала, что затруднять тебя, потом пересылать, паковать и т.д., что тоже стало бы не мало, а если бы я поручила М.М. привезти мне их (он, верно, в 20-тых числах опять будет в Мос.), то рисковала бы, что их у него или утянут, или он потеряет, ибо поедет еще в Воронеж, так решила уж лучше покончить с этим делом на месте.

Вот, м.б., я попрошу тебя купить для Марг. трико: она ходит с такой вентиляцией, что ужас, здесь достать не может; простых чулок тоже нет совершенно; напиши, если думаешь это найти.

Новостей у нас нет никаких, кроме того, что Пят. продолжают дуться и в отместку за что-то (?) собираются меняться комнатой и обещают посадить, по их выражению, нам «пархатых, грязных жидов», это говорит жена еврея, правда, характерно?! Другие соседи тоже определенно уедут, только не сейчас, а, верно, летом; завтра он защищает свой проект, затем едет в Мос., где решится вопрос о его службе: в Ленингр. или в Евпатории; о них жалко, ибо они очень хорошие, тихие соседи.

Вчера после очень долгого перерыва была у нас вечером Надежда Васил.; она выглядит недурно, на бабушку, конечно, не похожа; мечется между своим новым мужем (Тризуб.), Ирой и тетей; очень довольна своим внуком, пробирает Иру, которая совершенно не умеет с ним обходиться, кормить его, т.ч. малый, по словам Н.В., голодает; он в 2 месяца бросил грудь, хотя молока была масса, а теперь она его держит на манной каше, да и ее дает мало, а мальчишке уже 8 мес., и он рад есть, что угодно; муж (Колч.) Н.В. тоже женился и живет с женой у тети.

Тетя Оля получила, наконец, свои машинки, но в совершенно отчаянном виде, все требуют полного ремонта.

Пока крепко, крепко целую тебя, моя дорогая, и жду вестей, привет И.В., девочек целую. Как Майка?

Твоя мама.