Письмо

8 1/2 ч.в. 10.V.40. Киев.

Дорогая моя, милая Танюша!

Не отвечала тебе тотчас же, т.к. поджидала М.М.; хотелось услышать о Вас от очевидца, и тогда уже написать; но он не приехал ни 8-го, ни 9-го, а сегодня тоже не знаю еще; Марг. заходила утром и днем (поделиться впечатлениями о событиях на Западе), но сама не знала, приедет ли он и сегодня; возможно, что он остался и еще на выходной день; за эти 8 дней ни он, ни Миша (Миша много даже больше!) не удосужились написать ей хоть строчку; она решила и не укорять их: слишком обидно точно милости просить – написать открытку!

Ты знаешь, что со 2-го мая я живу в еще большей тревоге, чем было раньше; пока, слава Богу, папа чувствует себя не плохо, но так же он чувствовал себя и в тот день, когда с ним случился обморок; пока он сидит дома, но, конечно, его тяготит такой отрыв от работы, тем более, что хотя его заменили по всем статьям, но отсутствие «хозяина» и там уже чувствуется, и это ему неприятно; вероятно, уже 13-го придется ему прийти в ин-т, чтобы своим визитом навести порядок. Сегодня должен был прийти поликлин. д-р, чтобы выписать дальнейший бюллетень, но до сих пор его не было и, вероятно, придет только завтра; очень бы хотелось, чтобы поскорее папа мог уехать в Преобр. и там отдохнуть на законном основании, не одолжаясь ни перед кем; он к этому не привык и, конечно, это его тяготит. За это время я узнала (да и говорить мне этого нечего было, т.к. сама была в этом уверена), что папа много делал дела, которое легко мог бы на законном основании распределить между членами кафедры, оставив себе лишь общее «верховное» наблюдение; марк.-лен. ун-т, оказывается, вовсе он не был обязан посещать, а сколько сил потратил он на него за эту ужасную зиму!

Сейчас у нас весна уже в полном разгаре: тепло, воздух чудесный, деревья распустились, каштаны покрылись чудной зеленью и выпустили стрелки, готовые не сегодня – завтра зацвести. Только гулять и наслаждаться природой! Но нет ни настроения, ни сил; я очень страдаю от своей подагры; сегодня еле-еле прошла к Бос-су и обратно, так болели ноги; придя домой едва разделась и легла, а после обеда парила ноги, т.е. свои подагрические мозоли; не знаю, насколько это облегчит меня, и смогу ли завтра выйти безболезненно на улицу; в аптеке ничего нельзя достать; прописанный папе софтинам фитин дают по 6 порошков, т.ч. поминутно надо заказывать, ходить за ними; поликл. врач прописал сердечные капли, их достали с трудом и то только 1/2 нормы.

Вообще живем в великих трудностях, а главное в большой тревоге: совершающиеся события до крайности волнуют: волнуешься за несчастных людей, которые гибнут без счету, волнуешься и за свое будущее, т.к. нет никакой уверенности, что это взволновавшееся море не захлестнет и нас, не поглотит ли так же, как на Западе и Севере! Сегодня с утра были встревожены вестями о новой вылазке Германии в Бельгии, Голландии и Люксембурге! Что из этого выйдет – Бог знает! Послеобеденные вести принесли новые ужасы и в настоящем, и в будущем; с трепетом ждем всегда «последних известий» и страшно злимся, когда наше радио показывает свои штуки.

Твое письмо, дорогая моя, от первой до последней строчки было мне страшно интересно, и я хоть издали приобщилась к Вашей жизни. Бесконечно досадно и огорчительно, что наше «несвидание» становится все большим и большим фактом, возможности «свидания» все уменьшаются и уменьшаются, а здоровье все уходит и уходит и рассчитывать на него трудно; ясно, что надо «ловить момент», а как это сделать? Буду очень рада и за Марг., и за тебя, если хоть Вам удастся провести лето вместе; м.б., это даст возможность и Марг. повидать Мишу; мне очень интересны твои впечатления о «послекиевском» Мишуке; Мар. твоего письма еще не получила; возможно, что привезет его М.М. Мы очень довольны, что его оставили в Москве и не пустили в Киев, где, кто знает, чем бы кончилось дело; сейчас он, будем надеяться, снова втянется в работу.

Очень рада, что уладилось дело с Вашим ремонтом; когда же думаете его начать? Пожалуй, до конца испытаний у девочек это Вам не удастся. Как удастся все устроить, хватит ли денег, много ли придется докладывать своих? От всей души желаю Вам успеха.

Сейчас у меня лежит хорошая рубаха из хорошего материала, в полосочку, и, кажется, как раз по мерке; не знаю, брать ли; думаю, что, верно, возьму, а ты напиши удержать ли ее или сбыть? Ничего другого пока нет. Очень печалит меня такое нехорошее отношение девочек к вещам, а это значит и к Вашему тяжелому труду; ты говоришь, что надо ждать, пока станут взрослыми, а я думаю – пока станут сами работать и увидят, как это трудно! Это просто жестоко с их стороны.

Очень бы хотелось достать тебе белье, но сейчас его нет, и оно страшно дорого.

Ты пишешь об Инне, что ей дадут отпуск «на два года», не описка ли это? Не на два ли месяца? Иначе, что же это за отпуск, и как она может 2 года жить без службы?...

Сейчас пробило 10 ч., а В-х нет как нет; очевидно, М.М. не приехал, и они не придут.

Еще хочу написать о родных. Как-то Мура звонила ко мне и хотела зайти, но не приходила, а я тщетно звонила к З.Д.; ответили, что он и не приходил на службу; боюсь, не случилось ли чего? Завтра опять позвоню. Митя к нам не заходил, но Мура говорила, что он выглядит прекрасно, «стал просто красавцем», но очень скучает по жене и мальчику. Шура здорова. Федю давно не видела и ничего о нем не знаю.

Черепенина помню; теперь он большая все-таки шишка.

Напиши, писал ли И.В. Костюку, а то папа с ним видится, но неловко спросить.

Я никогда не сомневалась в твоих успехах по службе, но меня огорчает, что она так измачаливает тебя, и ты переутомляешься, а это ведет к разным заболеваниям. Удалось ли устроиться с дровами, чтобы ты могла купаться. Как спор? Получила ли Майка 30 р.? За все, что получим, очень, очень вперед благодарим. Какая у Вас благодать – нет очередей!! Ну, кончаю; после приезда М.М. буду снова писать. Крепко, крепко целую всех за себя и папу. Не забывайте!

Мама