Письмо

Для более лёгкого чтения письма приводится отрывок из мемуаров Т.И. Заславской об этом письме: "Письмо очень эмоционально, причем пронизывающая его идея – «спасите наши души, мы больше не можем здесь оставаться, мы должны вернуться в Москву!» В письме последовательно анализируются все возможные варианты нашего поведения в ситуации, когда тетя и дядя переезжают из Ташкента в Кзыл-Орду. По крупному счету таких вариантов три: 1) мы едем вместе с ними, 2) мы остаемся в Ташкенте одни, 3) я еду с Воскобойниковыми в Кзыл-Орду, а Майя остается в Ташкенте одна.

Первый вариант не проходит по многим причинам. Главная из них, разумеется, в том, что дядя и тетя отказываются брать нас с собой, о чем откровенно написали папе. Однако нам они прямо об этом не говорят, мы только догадываемся об их настроении. Но есть и много других причин. Так, Майе в этом случае пришлось бы бросить университет; мы должны были бы самостоятельно снимать очень дорогое там жилье; в Кзыл-Орде труднее найти работу и получить прописку, чем в Ташкенте; оттуда будет гораздо сложнее вернуться в Москву; на два переезда у нас не хватит ни денег, ни сил и пр.

Второй вариант гораздо более реален, но страшноват, поскольку неизвестно, где и чем мы должны будем жить, оставшись в Ташкенте одни. «После отъезда Воскобойниковых, -- пишет Майя, -- хозяева нас держать не хотят, у них есть на примете более выгодные жильцы. Они предлагают, в виде особой милости, обменять комнату – поселить нас в той комнате, где сейчас живут эти люди и откуда они жаждут сюда перебраться. Это комната с земляным полом, где-то в Старом городе, без света и воды, за дорогую цену. Не такая приятная мена, по-нашему. Будь я одна, можно было бы говорить об общежитии. Но что же с Таней? Это тоже отпадает». К тому же Майя прописана в Ташкенте до 22 ноября 42 года, причем по ходатайству САИИ, где она давно не учится. Кто же продлит ей прописку осенью? А если не продлят, то придется ехать вглубь республики, в село или малый город, а там нет работы.

Жесткой критике подвергается и третий вариант, предусматривающий наше разделение. Он не сулит хороших перспектив ни Майе, ни мне. Майе придется бросить университет и идти на какой-нибудь завод, что требует крепкого здоровья и больших сил. Меня же, как всех среднеазиатских школьников, вместо учения, будут беспрерывно гонять на хлопок. В результате все три варианта, альтернативные возвращению в Москву, Майя оценивает как «отвратительные и невозможные», хотя вариант нашего отделения от Воскобойниковых и попытки самостоятельного существования в Ташкенте представляется ей «менее отвратительным», чем другие.

На тот случай, если нам придется остаться в Ташкенте, Майя рассматривает как одну из возможностей выбор военной карьеры. «Я бы могла добровольно пойти в училище связи. Это представляется мне серьезным. Тогда твои деньги шли бы целиком на Таню, и она могла бы, пожалуй, жить с Воскобойниковыми в Кзыл-Орде и учиться. Ведь меня могут и призвать. Некоторых девушек, мобилизованных в Красную армию, направили на работу во вновь занятые нами области. Это очень интересная, хотя и трудная работа. Если с Москвой ничего не выйдет, то хоть это. Напиши свое мнение».

Но, как бы то ни было, по большому счету, единственной надеждой остается вызов из колхоза «Путь к коммунизму» и наш переезд в Зевнево, организацией которого Майя настоятельно просит заняться папу. Идея возвращения в Москву становится у нас обеих какой-то манией. «Дорогой папочка, ты не представляешь себе, как я хочу в Москву, - пишет Майя, – Я клянусь, что готова хоть сегодня вечером пешком идти в Москву, лишь напиши. Брошу здесь всё, всё и пойду домой. Неужели это не осуществится? Я хочу видеть тебя и очень по тебе скучаю. Таня тоже очень скучает…

О, хотя бы скорей мы смогли приехать в Москву, жить вместе, тогда, я надеюсь, мы бы заставили тебя лучше питаться. Я бы поступила работать на какой-нибудь завод, как Люба Панкратова, получала рабочую карточку, мы бы как-нибудь пережили втроем эту зиму. О, как мы мечтаем об этом! Как ты думаешь, могла бы я найти работу? Или, если б я устроилась в Университет, получила бы я карточку? Что бы мне дали из продуктов, сколько хлеба, как бы мы могли на это жить? И что получают школьники? О, дорогой папочка, как нам вырваться из этого проклятого Ташкента?»

К тем легкомысленным соображениям, оценкам и обещаниям, которыми богаты папины письма, Майя относится очень строго. Она стремится опустить папу на землю, наглядно показать, насколько сложно выглядит в реальной жизни то, что представляется ему простым. Так, она буквально допрашивает его о том, что он имел в виду, предлагая нам доехать до Рязани, откуда он якобы «возьмет» нас в Москву. «Теперь о твоем последнем плане – о возвращении через Рязань. Во-первых, не надо забывать, что из Ташкента нет свободного выезда не только в Москву, но и в прочие города. Для того чтобы нас выпустили в Рязань, необходимо, чтобы оттуда кто-то нас вызвал. Но пока отбросим это и временно предположим, что нам удалось добыть билеты до Рязани. Мы приезжаем туда – и что же дальше? Ведь там у нас никого нет. Деваться нам будет некуда. Но это не так важно. Мы можем остановиться на вокзале и прожить некоторый срок там. Но что же дальше? Как мы будем с вещами добираться до Егорьевска?… И как же ты сможешь перетащить нас из Рязани в Москву? Ведь оттуда же тоже, вероятно, не дают билетов в Москву. …Мы готовы ехать в Рязань. Но как? …Кто и как может вызвать нас туда? Может быть, ты знаешь кого-нибудь там? Если таковых лиц не окажется, то, быть может, ты изыщешь какие-либо другие способы? Я не знаю, что можно тут придумать, но, может быть, ты придумаешь? Подумай, попытайся».

Примерно так же подробно, можно сказать «с пристрастием» Майя выпытывает у папы, насколько серьезно он писал о своем намерении на обратном пути из командировки «в наши места» заглянуть в Ташкент и увезти нас с собою в Москву. «Это опять же целый новый план, имеющий свои плюсы, минусы, нуждающийся во всестороннем обсуждении. Я вижу здесь много минусов. Из них первый, что ехать тебе летом по жаре через весь Союз – это не шутка. Это ведь очень тяжело. Ведь для твоих легких, для всего твоего здоровья это же очень серьезная вещь. Как же ты так легко на это смотришь? И потом, разве ты уверен, что это действительно принесет какую-то пользу? Здесь ужасно трудно получить билет в Москву. Ужасно трудно, гораздо труднее, чем ты думаешь. Люди, имеющие командировки в Москву и из Москвы по 2 недели мучаются, доставая билеты. Но я надеюсь, что ты бы получил билет. Ну, а нам-то все равно не дадут никакого билета, никакого разрешения на въезд в Москву. Как же ты представляешь себе это? Почему, на каких основаниях ты так уверенно пишешь – « я приеду, возьму вас, и мы вместе поедем домой»? Есть ли у тебя какие-нибудь соображения, нам не известные? Или таких соображений нет? Нам ведь очень трудно судить обо всем, не зная этого».

Опираясь на опыт других «путешественников», Майя оценивает минимально необходимые для нашего переезда финансы в 2000 р. «В дороге неизвестно, что можно достать. Разум требует, чтобы минимум, необходимый для жизни, был взят с собой… Во всяком случае, хлеба взять будет необходимо. Он сейчас около 40 р. за кг. Рис около 80. Больше брать отсюда нечего. Может быть, ты думаешь, что разумнее брать деньги с собой? Считаешь ли ты достаточной названную сумму? Или ты считаешь ее слишком большой, слишком маленькой? Почему-то ты совсем не останавливался на этом вопросе. Мы же много говорили и постоянно думаем на эту тему… В настоящее время у нас имеется ровно полторы тысячи. Эта сумма сложилась из 500 р., специально присланных тобой на дорогу, и твоих переводов. Как добыть еще 500 р.? Ну, вот, мы опять поступаем на работу, подработаем, и деньги будут. Но хватит ли их? Подумай серьезно. Если ты выяснишь, что этого недостаточно, то мне кажется, надо будет продать красные туфли. Это очень жалко, они мне очень, очень нравятся, я не одевала их ни разу и время от времени любуюсь ими. Но что же делать? 1000 р., я думаю, можно за них получить. Лучше продать одну вещь и постараться забыть, что она была, нежели много мелких вещей, о которых будешь вспоминать постоянно, потому что они нужны».

Обсуждается и вопрос о том, что следовало бы купить в Ташкенте для Москвы, в частности, для лечения папы. Тетя рекомендует купить 1,5 кг внутреннего свиного или бараньего сала, которое очень полезно для легких. Для этого надо взять 2 кг сырого сала по 250 р. кг, получается 500 р. Вопрос в том, где взять для этого денег. Кроме того, папа просил нас привезти целую массу вещей, которых нельзя достать в Москве (включая две электрических плитки и 2-3 кастрюльки, что неимоверно дорого). Ведь цены в Ташкенте продолжают расти. «Рис стоит 80-85 р. кг, картошка – 20-22 р., молоко – 3 р. стакан. Что же еще? К другим продуктам мы вовсе не имеем никакого отношения. Масло стоит 300 р., мясо до 100 р. кг. Мы их не покупаем, конечно. Яйца – 60 р. десяток. Еще есть здесь фрукты. Клубника – 50 р. кг, черешня – 50-60 р. Как ты думаешь, покупаем мы их? Тетя Маргарита тратит в день по 14 р. Она покупает утром по 2 стакана молока, кушает в столовой второе. Покупает редиски (4 р. пучок). Прибавь сюда хлеб, и вот, кажется, всё. Время от времени покупается по капелькам жир или что-то дают в распределителе – так набегает 14 р. В распределителе ей дали гр. 300 жира (хлопкового), 400 г. брынзы, немного макарон и 250 г сухой дыни. Это не очень много, но все же очень и очень значительное подспорье в ее жизни».

«Таня очень худа. Я не знаю, каким образом она может поправиться. Она пользуется пропуском в студенческую столовую время от времени, а в последнее время регулярно; ездит в столовую М.М и ест там суп, а второе привозит тете. И кое-что иногда прикупаем. Но она все так же худа. Вообще все, кроме меня, худеют, только я все толстею, не взирая ни на что. Это же кошмар! Тетя за эту зиму похудела на 19 кг».

«В Ташкенте за последнее время очень развились босячество и хулиганство, особенно в наших краях. Почти регулярно здесь ловят каких-то воров, хулиганов, грабителей. У людей из рук вырывают карточки и деньги. Прямо становится страшно ходить. Воры и карманники достигли высшей квалификации – люди не успевают оглянуться, как оказывается, что у них украдены документы, деньги, карточки, сумочки, вещи – всё, что угодно… Почти всех наших знакомых уже обкрадывали, иных и по 2 раза. На днях обокрали тётю Маргариту. Предмет кражи, по довоенным представлениям, довольно странный. Это – один полуботинок М.М. Она была на базаре и только что получила эти злосчастные полуботинки из починки. Они были в очень хорошем состоянии, совсем как новые. Она положила их в авоську, на дно и пошла на базар купить клубники. И пока покупала, один ботинок украли. Вероятно, его продадут какому-нибудь раненому, без ноги. Тетя, конечно, страшно огорчена этим. Ведь ботинки совсем хорошие, и, главное, их нечем заменить. На рынке баснословные цены, такие ботинки, как пропали, стоят 600-700 р. Тетя совершенно не знала, что делать, ходила в местком САГУ просить, чтобы ей дали талон на получение ботинок. Но ей сказали, что сделать ничего не могут. Взамен талона дали совет – обратиться к наркому, что она и сделала, пошла и подала просьбу наркому торговли. Ответа пока нет и неизвестно, будет ли. Но что оденет М.М. по выходе из больницы, если нарком не даст разрешения на покупку ботинок, – это остается для меня загадкой».