Письмо

28 февраля-42 г.

но понимаю, что голодная она тоже не сможет учиться и погубит свое здоровье. В общем Вы и сами понимаете – положение ее трудное, как и всех нас. – Вопрос питания заставил меня отрицательно решить вопрос Тасиного учения: во-перв., тратить последние силы на учение, ничем не пополняя их, принимая еще во внимание ее здоровье, - это вряд ли целесообразно; во-вторых, ее ранней весной, вероятно, услали бы на хлопок, где она, конечно, сейчас бы заболела. Условия там по рассказам бывших там людей, в том числе и Майи, жуткие: спать на земле, даже после дождя, пить воду из арыков, где стирают грязное белье, есть почти ничего не дают. Мая не ела ничего первые четыре дня! Кусают скорпионы, а весной их укусы смертельны! Идти пешком нужно 25 км и больше под палящим солнцем! – Я не хотела подвергать Тасю этим испытаниям. Ведь ей всего 14 лет! Пусть поживет так, укрепится. А ученье не уйдет.- Я рада была, когда узнала из Вашего письма, что Вы не настаиваете на учении. – Тася много помогает мне в хозяйстве, кот. хотя весьма примитивно, но требует много времени на розыски и покупку самого необходимого. Она научилась немного варить, прибирать и т.п. Хотя все это ее очень мало интересует, но она старается делать все необходимое. Тасенька за это время очень повзрослела. Она сама держит в порядке свои вещи, знает сколько у нее чего; вовремя отдает стирать; сама чинит чулки, рубашки. Очень хочет научиться шить. Она чинит даже чулки Маечке, т.к. той самой некогда. –

Чтобы хоть немного возместить отсутствие школы у Таси, - я начала заниматься с ней по франц. Она быстро все усваивает, даже произношение. Только часто пропускаем, - то она увлечется вышиванием (я ее научаю вышивать гладью и др. Делаем подушку по рисунку, кот. очень нравился нашей дорогой покойной Танюше, и кот. я пересняла, живя у Вас в Москве), - то устанет она, то я; то кто-то чужой придет в нашу комнату, - и опять нельзя заниматься. Маечке я помогаю по немецки; с удовольствием занималась бы с ними побольше обоими языками, но к сожалению нет места где? И нет времени.

Ванюша, мы с радостью узнали о том, что опять разрешается въезд в М. Это много значит. Слава Богу, что наши дела на фронте так улучшились. Какое было бы счастье, если бы уже можно было в не очень далеком будущем начать мечтать о возвращении в родные места. Здешняя жизнь и природа нам ужасно чужды. А особенно при нашей оторванности от всех близких. – Напишите, Ванюша, Как Вы думаете, сколько еще нам здесь жить в изгнании? – Мне еще вот что интересно знать: неужели девочки уедут в М., а мы еще будем томиться здесь? Не разрешать ли нам вернуться куда-ниб. в РСФСР? Если нельзя нам несчастным жить у Вас в М.? – Ну это, конечно, дело не такого близкого будущего.

Теперь еще хочу попросить Вас, очень заботьтесь о себе, о своем здоровье. Подумайте, что ради любимой Танюши, нужно Вам жить и растить бедных девочек. Они ведь совсем, совсем неопытные, неумелые. Нужно их спешно приготовить к жизни. Нужно еще прожить. Берегите себя. Напрасно Вы не уходите в убежище во время налетов. Подумайте, что ждет девочек без Вас? Ведь М.М. совсем сейчас нетрудоспособен, он страшно постарел и беспомощный, и слабый. Я дрожу за него кажд. раз, как он выходит из дому: вернется ли благополучно или нет? – Вообще мое положение очень трудное сейчас, стараюсь держать себя в руках. Но Вы понимаете, что значит переживать полную безвестность о Мише?? Нет часа, чтб. я о нем не думала. – Ну. Пора кончать и это письмо. Целую Вас крепко за себя и за всех нас. Любящая Вас, Маргар.