Письмо

25/XII-1941 г.

Здравствуй, родной любимый папочка!

На днях мы получили сразу (как, впрочем, всегда бывает) 3 или 4 письма и открытки. Они нас очень-очень обрадовали, т.к. очень давно мы ничего не получали от тебя и уже сильно беспокоились о твоей судьбе. Я уже хотела посылать телеграмму, чтобы узнать, что с тобой и только сомневалась кому: Любе или Гришиным. И вдруг, о радость, сразу столько писем и к тому же со столь приятными новостями. Уже когда пришла Майя из университета и сказала, что получила твои письма, все сразу оживились, стали читать их вслух. По мере чтения все мы радовались все больше и больше, т.к. ты впервые пишешь о возможности твоей эвакуации из Москвы. Сейчас же начали строить всевозможные планы и домечтались до того, что решили при первой возможности отправляться в Мензелинск. Не пугайся, не пугайся! Ведь это только мечта, а мечты остаются мечтами и редко исполняются. А сейчас это наша единственная отрада, во всяком случае, моя. Ведь можно мечтать обо всем, о чем хочешь, даже о том, что мамочка снова оживет и опять будет с нами навсегда. Что бы я не дала за это! Все, все… Но, увы, это невозможно. Смерть отняла ее у нас навек, окончательно и бесповоротно, а со смертью не очень поспоришь. И все же… Как могу я отказаться от этой мечты, от моего единственного утешения? Я иду по улице и ясно представляю себе, как встречу ее сейчас, что скажу, что сделаю. Эта сцена встает передо мною, развивается, растет, продолжается и вот уже в голове возникает целый роман. Но прихожу домой, дома ждет грязная посуда, обед и рваные чулки, которые надо чинить. Книг для чтения у меня нету, а в библиотеки здесь не записывают не только меня, но даже тетю М., хотя ей больше 16-ти лет. Вчера я кончила читать «Без догмата», который читала с 8-го ноября и до 24-го декабря, т.е. полтора месяца 300 страниц. 7-8 страниц в день. Но времени и на это у меня нет, и я его вырывала за счет другого дела, которое потом приходилось делать вдвойне. Почему-то у меня страшно много времени занимает штопка чулок, за которой у меня проходит почти все время, свободное от посуды и очередей, т.е. больше чем полдня. Я шью и шью, шью и шью, а только что кончу, как Майя говорит, что у нее порвались чулки или я сама рву свои. Кроме того надо много шить другого. Бельишко у меня такое старое, что рвется от движения и его починка меня удручает. Невольно, в силу какой-то реакции, хочется делать что-то более высокое, что-то изучать, читать, самоусовершенствоваться. А в наших условиях это невозможно. Тетя М. говорит, что надо этот период переживать, а не жить. Мало кушать, мало думать, много спать. А по-моему это слишком тоскливо и грустно – вести такую жизнь. Она у нас такая пустая, что необходимо какое-то событие, которое выводило бы всех из апатии. Такое событие – твои письма. Мы оживаем, начинаем интересоваться жизнью, что-то соображаем, о чем-то думаем, а это уже имеет большое значение. Меня очень радует всякая возможность для тебя выбраться из Москвы и, по-моему, нельзя ни о чем мечтать лучшем, чем Мензелинск, если правда то, что о нем говорят. Чудесно было бы, если б ты смог туда отправиться с институтом, а перед тем заехать за нами в Т. Вот это было бы счастье! Вообще, хотя бы повидаться, если бы ты мог пожить у нас хоть полмесяца, и то уж было бы замечательно. Но это так заманчиво, что вряд ли осуществимо, я очень-очень сомневаюсь. Но главное я думаю, что если ты до сих пор не выехал, то верно уже и не выедешь. Ведь это было бы большим противоречием продолжать эвакуацию из Москвы и разрешить в нее въезд. Поэтому, надо думать, при всем желании ты не сможешь уехать. А между тем, если бы ты заехал сюда, то мы могли бы вместе ехать в Мензелинск, т.к. здесь я лично вовсе никому не нужна, а только всем мешаю, а нам было бы лучше жить вместе. Правда? Майя тоже могла бы уехать отсюда, т.к. учиться нормально и получать стипендию она здесь не может, а без этого условия нечего и учиться вообще. А твой план относительно ее обучения в вашем институте, по-моему, заслуживает одобрения. Во всяком случае, для нее этот год не пропадет даром. Между прочим, тут носятся слухи, что с 1-го января 42-го года тут закрываются все школы. В этом случае мой год не пропадет, если никто не будет заниматься. Хотя это и нехорошо, но я радуюсь. Ох, вот бы здорово было, если бы в этом году мы учились бы уже в Москве, нашем родном и любимом городе. Как мы радуемся успехам нашей непобедимой, родной Красной Армии! Ведь с М. сняли даже осадное положение. Эта весть, принесенная нам Майей, сразу подбодрила меня, заставила более радостно и бодро взглянуть в лицо будущему и резко повысила мое настроение. Может быть, скоро встретимся в Москве, а? Как ты думаешь? Ведь немцы оставляют все новые и новые города, они ушли от Москвы на 200 км, а сам Гитлер зовет своих солдат спасать Германию. В таком случае гип-гип Ура! Сие прелестно! Интересно, как вы реагируете в Москве на наши успехи. Наверное, все москвичи ходят и сияют, правда? Во всяком случае, здешние москвичи настроены весьма восторженно, и все давно готовы ехать домой. Я тоже хоть сейчас, одна беда – дома-то ведь не осталось. Надо будет начинать новую жизнь. Но мы начнем и, надеюсь, начнем хорошо. Даже не надеюсь, а уверена. Как ты думаешь? Ну, я уже вон сколько написала, а ведь смысла-то в этом никакого нету. Ой, не умею я писать письма. Много напишу, а все не то, что надо, все глупо. Сейчас буду писать дела.

Дело I (первое). Это дело относительно Майи и состоит оно в следующем. Она сейчас живет у нас, здесь прописана. Но в наши планы не входило, чтобы это продолжалось долго и когда она прописывалась, то мы предполагали, что это на 9-10 дней, а затем она найдет угол в этом же доме и будет жить там (прописка в этом доме действительна во всех квартирах). Но та женщина, которая хотела ее взять к себе, внезапно отказалась и теперь ей деваться некуда и выписаться отсюда она не может, т.к. только что прописалась. Выход один – остаться ей у нас. Но М.М-чу это совсем не улыбается и он этого очень боится. Особенно ему не нравится ее неопрятность. Я твержу ей о ней беспрестанно, тетя М. тоже, но все это, как горох об стену. Так что у меня большая просьба к тебе. Напиши ей, как бы от себя, что в жизни имеет большое значение чистота и опрятность, особенно для женщин, и хотя ты уверен, что она за собой следит, все же просишь ее обратить на это особое внимание. Может быть, хоть это на нее подействует. А ведь иначе есть опасность, что М.М. решительно будет протестовать против ее поселения с нами. Ты, конечно, ей не пиши, что я тебя об этом написала. Ты пишешь сам, и все.

Дело II (второе). Это собственно не дело, а просто информация. Я потеряла карточку на сахар М.М. и тети М. и теперь месяц буду сидеть без сладкого, увы и ах!!!

Дело III (третье). В этом письме шлю тебе свою фотографию. Мне лично она очень нравится, да и все говорят, что на ней я как живая. Но все портит клок волос сзади. И открытый лоб. Но я его не закрывала, т.к. всегда он открыт, а ведь тебе нужна карточка моя, а не манекена. Ну, вот. Напиши, как она тебе нравится.

Это письмо придет к тебе верно уже в том году. В ответе напиши, как ты справлял Новый Год. Может быть, можно будет нам поговорить по телефону? Как было бы хорошо. Папочка, милый, ты жалуешься на одиночество и заброшенность. Пожалуйста, не думай так. Ведь мы о тебе всегда помним и часто-часто тебя вспоминаем, а писать нам надо все одно и тоже, нового нет ничего. Я стараюсь писать тебе чаще, как есть минутка свободного времени. Папочка, у меня к тебе большая просьба: береги здоровье, береги свое сердце. Ведь главное пережить это время, а потом уже будет легче. Ну, кончаю.

Крепко-крепко целую, обнимаю тебя, до скорого, надеюсь, свидания в Москве.

Любящая тебя Таня.