Письмо

14/IX

Дорогой, милый Ванюша! Вот настигла нас новая беда, смерть дорогой нашей бедной мамочки! Хоть и ясно было сразу, что она не в состоянии будет пережить смерть горячо-любимой Танюшечки, - но все же, после того как прошли самые страшные первые дни, и она оставалась жива, и хотела жить для девочек, и мечтала о воссоздании семьи, - она уже решилась крепиться и стараться сохранить свои силы и свою жизнь… И вдруг, в один день мы с Вами нежданно-негаданно, в один день и в один час прислали ей письма, повергнувшие ее в горе и отчаяние, и решившие сразу вопрос о ее жизни. Страшные слезы, вызванные подробным описанием трагической гибели Танюши, и безумное волнение за нас, при известии о возможном нашем отъезде из Х. – порвали тонкую нить ее жизни! А говорят, что дня два-три перед тем она была в приличном состоянии, не внушавшем никаких непосредственных опасений! До чего мучительно еще и это сознание своей невольной вины в этом событии, и без того уже самого по себе горестного! Просто ужас… я не понимаю, откуда брать психич. силы, чтб. все это переваривать и сохранять свои мысли и чувства в некотором порядке?? Хотя разум и говорит, что мамочка уже не могла прожить долго, и в особенности с таким горем в душе, - все же чудовищно сознание, что я в некоторой степени виновата в ускорении срока этого события. И подумайте: что мне оставалось делать: ведь мы совсем собрались в дорогу, даже еду купили. Ну, как же было не известить? Ведь молчание в течение нашего предполагавшегося длительного пути, тоже ее убило бы! Также и Ваше положение очень было трудное: умолчать о подробностях, кот. она у Вас просила! Ведь этого жаждала ее душа! Также, как и мы все здесь ждали каждого слова от Вас, касающегося нашей трагедии!!! Вы не могли молчать… я это понимаю. Иногда я думаю, что лучше всего было бы совсем скрыть от нее факт смерти Танюши, - но вслед за этим я сознаю, что одно отсутствие писем лично от нее, уже повергло бы ее в отчаяние и глубокое беспокойство. Чем можно было бы ей объяснить это молчание?

Теперь встает вопрос о папочке и тете? Как долго смогут они протянуть этот тяжелый период жизни, особенно тяжелый, благодаря их оторванности от близких родных, и благодаря потере двух таких любимых, основных членов семьи? И что будет с ними? И как им помочь? Все имущество и их, и наше тоже вместе с ними – погибнет. – Мне все время неизменно представляется, что нам не нужно было уезжать с родного места. В этом мы в корне расходимся с М.М., и каждый день возобновляем бесплодный спор. Но я рассуждаю так: опасности везде приблизительно одинаковые: 1) там больше стрельбы, а здесь меньше стрельбы, зато при необходимости двинуться – обстрелы поездов, отсутствие продуктов, полная неизвестность, где и как устроиться, дороговизна, болезни, и т.п. 2) государству, к великому сожалению, мы пока лишены возможности служить, фактически бесполезны, - значит, никакой разницы с К. нет. Есть только надежда на работу М.М.-а. Но мое сердце горит от унижения, что в эти часы, когда вся страна слита в одном порыве, - я ничего не делаю, и ни М.М., ни Тася. – Мы бесполезный балласт, при данной степени обстоятельств! А живя дома, мы бы хоть родным принесли несомненную пользу и облегчение; и я хоть что-ниб. нашла бы себе какое-ниб. применение, и Тася. – Здесь даже в госпиталь нас не берут, гов. ч. слишком много желающих. – М.б., если мы поедем дальше, то уже почувствовав себя окончательно осевшими на одном месте, - больше найдем возможностей для работы… - Я очень хочу уехать из Х. и Тася тоже. – Я п., ч. именно надеюсь, что там и я, и М.М. будем работать, а она п., ч. хочет учиться, а кроме того, п., ч. мне кажется, ч. хотя она и очень спокойна и выдержана во время налетов, все же мысль о возможной опасности действует на нее сильно, что вполне понятно после такого случая в семье, а кроме того, молодое существо инстинктивно хочет сохранить жизнь. Тем более, что здесь она не работает и не нужна, отдать же жизнь даром слишком жалко.

В самые последние дни у нас начал вырисовываться план дальнейшего нашего продвижения. Здесь живут киевляне: проф. Астряб с семьей и Гутор Ел. Ник.; мы хотим составить компанию, т.к. так легче передвигаться. Астряб получил предложение работы в Астрахани, и они думают направляться туда. Там даже нет военного положения, есть квартиры и работа. Он обнадеживает М.М.-а, что и его он устроит. Ел. Ник. работает просто санитаркой на 215 р. в мес., так что она всегда сможет устроиться на эту сумму. – В течение ближайших дней должны выясниться все условия и возможности передвижения и отъезда. До 25 сент. все это решится. М.М.-а включили в штат Х. унив.-та, и даже на полную ставку, но хотя это и очень заманчиво, однако, нужно смотреть трезво: топлива у нас нет и не предвидится, - а Вы знаете, как чувствителен М.М. к холоду и вечно болеет даже в обычных условиях. Питание весьма ограниченное из-за дороговизны, и все увеличивается; дальше, как будем жить? Да еще в холоде! Комната наша не имеет воды: ее нужно носить со двора по неудобной лестнице, в гололедицу это будет ужас. Уборной нет – нужно пользоваться дворовой: это в мороз! Грязную воду нужно выносить по той же лестнице, в тех же условиях. – Домишка наш в 1 1/2 этажа, весьма некрепкий; в бомбоубежище приходится ходить на соседнюю улицу, за угол, что не очень приятно. Правда, теперь здесь освобождается много квартир, и можно получить гораздо более приличную кварт., даже с газом, - но сейчас они уже нас не завлекают, т.к. все прочие объективные отрицательные условия жизни в Х. перевешивают привлекательность квартиры. - Хотя двигать дальше не сладко, но, верно, не останемся здесь одни, если вся наша компания разъедется. М.М. старается не отрываться от своего учрежд., так что мы не знаем еще, наверное, сможем ли мы двинуться с Астр., или будем выдержанно ждать указаний из учрежд. – Вы спрашиваете, не трудно ли нам с Тасенькой? – Пока мы живем хотя и тесно, но никогда не приходила в голову мысль, что она нас стесняет. Будем и впредь делиться с ней всем, что будем иметь, в смысле еды, и в смысле площади также. Будем надеяться, что из всех испытаний она выйдет только более закаленной и более приспособленной к жизни и не потерпит никакого другого существенного ущерба. – Наши отношения с ней вполне хорошие; постепенно мы приспосабливаемся друг к другу, стараемся избегать трений, и искоренять основные причины для постоянного недовольства: т.е. неаккуратность, рассеянность, отсутствие внимания к самым необходимым жизненным делам. С этим приходится вести систематическую работу, т.к. иначе никак невозможно мало-мальски сносно жить вместе. Правду нужно сказать, что она, кажется, начинает признавать необходимость этого сдвига в себе и старается по мере сил, хотя часто и забывает. Но есть некоторые привычки и обязанности, кот. она уже твердо усвоила. – Между прочим, она уже согласилась чистить зубы, но потеряла щетку, купить же невозможно. Если есть в М., пришлите, пожалуйста, штуки 3, желательно небольшого размера, лучше детские. – Я очень боюсь, чтобы она не стала относиться к нам враждебно, или с затаенной обидой за наш признанный нами «необходимый минимум». Правда мы стараемся и побаловать ее, то пирожным, то повидлом, то булочкой, одним словом тем, что она любит. К великому моему сожалению я не могу приласкать и поцеловать ее, как бы мне хотелось (п.ч. это форма выражения любви и симпатии мне более всего свойственна и понятна). Но Т. сразу объяснила мне, что она этого не любит и не признает, так что я уж перестала навязываться ей с нежностями. – Мне трудно еще понять ее, как следует, и потому я не могу дать ей сейчас того, что ей именно нужно. Правда возраст ее очень капризный и загадочный. Но ничего, терпения и благожелательности у меня хватит. У Т. тоже характер не плохой, в этом отношении она скоро забывает возникающие неприятности, не дуется, и сейчас же начинает разговаривать обыкновенным, дружеским тоном, без затаенного недовольства. Это я и М.М. очень, очень ценим. В этом свойстве я нахожу отблеск Танюшиной души.

Завтра Тасенька собирается идти в школу; она с нетерпением ждет этого момента. Мы купили ей платье темненькое, очень приличное. Головка ее тоже причесана и в порядке. Учебники почти все есть. Сколько времени продлится учение – не от нас зависит! Кто знает?

Большое спасибо за сахар и конф., это просто жизненно необходимые нам продукты. Вещи все тоже весьма нужны Тасе. Передвигаться правда будет очень трудно, и вообще нам неизвестно в каких пределах мы сможем взять с собой вещи. – М. Ильич не сказал, когда он будет ехать обратно, так что мы ничего не сможем ему передать, к сожалению.

О Мишуте мы, кроме как из Вашей телегр., ничего не знаем!!! Мы посылали ему в Драбово молнию с уплоч. отв., но безрезультатно. Я Вас очень прошу, Ванюша, если когда-ниб. будете ему писать, то не сообщайте ему пока до оконч. войны о смерти Танюши и бабушки. Это его страшно поразит, а там он должен быть в постоянном напряжении внимания, иначе это может быть для него роковым. – Мы узнали адрес его полевой почты, писали ему, но пока ничего не имеем. Его адрес: Действующ. Кр. Арм., П.П.С. 732, п/я 28 и. – Интересно, был ли у Вас Валя уже после фронта или до фронта, и что он рассказывал. Был ли он еще при жизни Танюши?

Родной Ванюша! Ваш проект биографии Танечки необычайно захватывающ. Это чудесно, исключительно хорошо! Все письма ее у меня в сохранности с самых юных лет! Я их обожаю. Все они в Киеве, хранятся сейчас у тетечки. Нужно ее просить сохранить их. Записывать сейчас воспоминания, к сожалению, я не в состоянии, душа до того рассеяна, разбита. Не могу сосредоточиться. М.б. немного позже. – Напишите, как Вы думаете, не лучше ли было бы выехать папе и тете? Принципиально. Конечно, это фактически невозможно. Но мне интересно Ваше мнение. – Целую Вас крепко. – Нужно уже заканчивать.

Фотоаппар. и ватное одеяло не высылайте, если есть серое его летнее, то лучше серое, оно меньше места займет. Синее же только в случае, если не найдете серого. А то боюсь не перевезем.