Письмо

Здравствуй, моя дорогая Зойша!

Действительно давно тебе не писал. За эти дни я писал несколько писем в разные адреса, а твоё письмо всё откладывал. Хотелось написать, как всегда, большое письмо, а время было мало на такие письма, вот и затянул. А тут получается такое совпадение – только я выберу время написать, как мы снова двигаемся, и письмо снова запаздывает. Вот и сейчас – сел писать, а почтальон уже уходит – ждать некогда, а завтра снова в поход, снова вперёд. Я жив и здоров. Живу хорошо. Жизнь сейчас проходит в высоком темпе и с большой энергией. Ведь прошло всего каких-нибудь шесть недель, как мы прорвали сильно укреплённую линию обороны немцев, так называемую линию “Пантера”, а позади не только наши старые родные русские поля и леса, но и хутора Латвии, и сейчас мы шаг за шагом очищаем от врага советскую Эстонию. Недалёк уже тот день, когда Прибалтика снова станет нашей. Враг упорно сопротивляется, бросается в отчаянные контратаки, бросает десятки самолётов против наступающих войск, но его участь решена. Каждый солдат Красной Армии сейчас воюет под лозунгом – только вперёд. Ни шагу назад, как бы не неистовствовал враг. И враг разбивается о нашу стойкость в обороне, и каждый день, каждый час от временной обороны мы переходим во всесокрушающее наступление. Вчера вечером я ездил в один из эстонских городков, которые немцы превратили в мощный опорный пункт. Я много видел за эти три года разбитых городов и деревень, но то, что увидел здесь, было для меня новым. Как никогда ярко можно было видеть мощь нашего огня. Вот центр города. Сейчас он представляет собой лес печных труб, вокруг которых скорчились на земле огромные простыни сгоревших крыш. Всего непонятнее было то, что воронок на улицах почти нет. Словно какой-то огненный смерч прошёл здесь, не тронув тело земли, сжёг всё, что было на её поверхности. Оказалось, что здесь поработали наши «катюши». Надо думать, что музыка её пришлась не по вкусу немцам.

За это время много пришлось и видеть, и пережить. Погибли несколько моих замечательных товарищей – сибиряков. Но что сделать – война без жертв не бывает. Одно могу сказать, что коллектив немедленно восполнил своим боевым трудом потерю, и их места продолжали выполнять боевую задачу, словно они оставались на своём посту.

Между прочим, я впервые оказался в обстановке, когда так трудно без «языка». Эстонцы с огромной жадностью хотят узнать о Советской России за годы войны. С огромным напряжением старики выискивают в своей памяти русские слова, оставшиеся у них ещё со времени службы в царской армии, и пытаются разговаривать с нами. На десяток слов едва приходится одно слово русское, но они понимают, и мы понимаем, чем они интересуются. Дополняя разговор жестами, ведётся беседа.

Куда труднее с молодёжью, которые совсем не знают ни одного слова русского. Так мы нашли всё же способ совместной беседы. Для собравшейся молодёжи под аккордеон, мы стали петь русские песни, стараясь напомнить им мотивы, которые пели их родители или даже они сами. И мы нашли – молодёжь знает русские песни – революционные.

Ты представь себе на минуту хор русских и эстонцев. Поём мы «Из-за острова на стрежень». Одни – по-русски, другие – по-эстонски. И вот вокруг весь хор поёт в один голос слова: «Волга, Волга». Все страшно обрадовались – наши слова, одинаково звучащие на всех языках.

Много было анекдотических случаев. Один из наших офицеров пытался что-то рассказать девушкам. Они покачивали головой, смеялись, говорили что-то по-своему.

Наконец одна подняла палец вверх и глядя на него произнесла «не петрим». Раздался взрыв смеха. Мы поняли, что действительно они «не петрят» ни слова в русском языке. Каким-то образом это крылатое слово попало в их лексикон, и они с помощью его всё сразу объяснили.

Так и пришлось неудачливому офицеру закончить излияния своих любезностей.

Работа, служба идёт у меня хорошо. Большие трудности приходится преодолевать с успехом.

2 августа Военный совет армии за успешную работу наградил меня ручными часами.

19 августа мне, вместе с другими вручили медаль «За оборону Москвы». На днях мне сообщили, что командование фронта вызывает меня за получением награды. Как будто бы тоже часы. Это награждение за рационализаторскую работу. Жаль, что ехать нет времени. А получить, конечно, нужно. Если доживу до конца войны – как приятно будет вспомнить всё, что связано было с этими наградами. Хочется работать ещё лучше, хочется сделать как можно больше, чтобы как можно скорее добиться победы, разбить врага и взяться за стройку новой жизни.

Зоя, ты мне пишешь отчаянные письма, полные тревоги. Ты напрасно беспокоишься. Я вернусь в свою семью, если буду, конечно, жив. И если я найду свою семью по-прежнему моей, конечно это три тяжёлых года разлуки забудутся в первый же день встречи. Мне нет нужды искать другую женщину. Я уже давно вышел из того возраста, когда очи чёрные, губки алые заставляют трепетать сердце. Вся моя энергия, все мысли, все желания отдаю я для войны, для выполнения того, зачем я здесь. Я, конечно, не могу хвастаться этим, но факт, что сев за стол, я иногда вскакиваю, чтобы отдать распоряжение, о чём я вспомнил за обедом. Даже ночью, проснувшись, я думаю, что ещё не сделано, что предстоит сделать, а бывает и так, что, обдумав мероприятие, я не нахожу нужного мне человека и заставляю работать. Здесь на войне ничего нельзя откладывать, иначе будет безвозвратно поздно. Здесь народ трудится не по времени, а по обстановке. Мы можем работать 2–3-е суток подряд без сна и отдыха и, наоборот, могут быть такие сутки, когда можно их целиком проспать. Правда, в моём хозяйстве такие крайности бывают редко, но принцип остаётся тот же – не считаться со временем, а считаться только с обстановкой, при этом всегда успевать сделать раньше, чем обстановка потребует.

Поэтому твои опасения или настроения не имеют под собой реальной почвы. Будь спокойна настолько, насколько ты мне верна.

Ты мне не пишешь, оказал ли тебе помощь военкомат, прокурор. А мне это нужно знать, чтобы снова поднять все вопросы, если сейчас они тебе не помогут.

Приближается зима. Нужно топливо, одежда, обувь. Если сейчас не сделать, то осенью будет поздно. Поэтому ты нажимай на начальство и пиши мне результаты. Если в чём-либо будет задержка по невнимательности, по твердолобости какого-нибудь начальственного чиновника – напиши мне. Я его достану отсюда. И можешь передать такому, что я постараюсь запомнить его фамилию и место, где он сидит, для оживлённого разговора при встрече. На исход, которого пусть он не жалуется. Мы фронтовики преклоняемся перед честными тружениками тыла, несущими мужественно тяжёлое бремя войны, но мы знаем, что на здоровом теле заводятся иногда паразиты, которые только тогда хороши, когда их возьмут под ноготь. А мы не преминем сделать это при первой встрече.

Сына нужно готовить в школу. Нужно и одеть, и подготовиться для учёбы. Поэтому нужно теребить сейчас общественные и государственные организации в этом направлении. Сейчас уже можно действовать более настойчиво. Наше хозяйство становится всё богаче, и нужды семей фронтовиков могут быть удовлетворены в объёме необходимого минимума. Ты ничего не пишешь о маме. Вера тоже ни звука не написала. Как она там живёт, как здоровье её? Я писал ей письмо и Вере, но от них ни звука.

Напиши, есть ли какие-либо сведения о Женьке Созонтове? Где он странствует?

Пётр писал мне недавно. Я ему ответил, но, видно, сейчас, он тоже в наступлении, поэтому ответа ещё нет.

На днях получил письмо от Шуры. Жалуется на то, что ей никто не пишет. Как будто бы, сейчас немножко легче ей стало с работой.

Ну вот, пожалуй, и всё.

Исписал целых три трофейных секретки, да ещё чернилами, сделанными из немецкой ракеты. Как видишь, теперь мы перешли на иждивение к немцам. В городке, о котором я писал, немцы бросили огромные склады всякого добра, в том числе и эти секретки – около миллиона штук.

Вино, продовольствие, обмундирование – всё это пошло на наше хозяйство, а снаряды мы возвращаем обратно немцам (через посредство пушек). В конце концов, нужно же быть вежливыми. Авиабомбы тоже перегружаем (с самолётов) на их склады и батареи. Говорят, что они очень недовольны такой любезностью, но что же делать.

Крепко целую. Ваш Миша.