Письмо

Привет, моя родная Зойша!

Крепко целую вас с сыном. Наконец-то, я стал получать от вас письма. Стал значительно спокойнее за себя и за вас. Ведь я не теряю пока надежды дожить до конца войны, а, следовательно, вернуться в родной дом. Мне хотелось бы найти вас такими же, какими я вас оставил и в физическом, и в моральном отношении. Знаю, что очень трудно тебе одной сейчас. Так хотелось бы помочь тебе. Но война ещё не закончена – она ещё ходит по земле и раздавливает своими сапожищами результаты мирного труда людей, природу. Осталось немного уже ей ходить. Фашистский раненый зверь уползает в свои берлоги, где он будет добит.

В ожидании решающих последних боёв мы, следуя приказам Верховного Главнокомандующего, совершенствуем свои знания, свою боевую выучку. И странно подчас наблюдать, как на фронте идёт чётко и слаженно учёба. Вот артиллеристы, миномётчики разучивают бой. Они бьют по сделанным из дерна танкам, дзотам, траншеям. Снаряды и мины точно ложатся в цель, и клочья земли взлетают фонтаном. Командиры учатся командовать наступающими. Руководители занятий строго следят и требуют до мелочей отработки боевой задачи. А рядом тоже стреляют орудия, но уже по настоящим танкам, по немецким дзотам и траншеям. Немецкие снаряды сравнительно недалеко взрыхляют землю. Воздух гудит от самолётов, идёт воздушный бой.

А здесь, не замечая этого, старшие командиры аккуратно вносят в свои полевые книжки тройки, пятёрки – отметки за урок бойцам и командирам. Вот сейчас я сижу в своём новом замечательном домике, только что отстроенном в сосновом лесу. За окном слышен треск пулемётов, глухо ухают пушки, с грохотом рвутся снаряды, далеко – километр–два от меня. Небо режет ослепительно голубой луч прожектора – уже ночь, а тут же на площадке в лесу, почти у меня под окном, баян льёт звуки танго и пара (одна всего – больше пока нет, отдыхают) с упоением танцует, целиком отдаваясь музыке и пластике движения. Для них слышна только мелодия танго. Ни пулемётную дробь, ни грохот разрывов они не слышат и не хотят слышать. Они танцуют.

Такова наша фронтовая жизнь.

Я готовил конспект к завтрашнему занятию. Старался дать как можно больше и понятно слушателям. Рядом с книгами на столе лежат гранаты, пистолет. Требуется несколько секунд, чтобы бросить перо, схватить оружие и отбиваться от врага, если он проникнет сюда.

Рядом с окном, с огневой точкой стоит турник, на котором занимаемся по расписанию.

На днях попробую сфотографироваться у себя в домике. Если что-нибудь получится – вышлю.

Продолжаю писать спустя сутки. Ночью, когда я, не дописав письма, проснулся от страшного грохота. На улице небо полыхало вспышками выстрелов. Воздух содрогался от артиллерийской канонады. Видно, немцы пробовали снова прочность нашей обороны. Я вышел на пригорок. На горизонте сверкали вспышки вражеских орудий. Снаряды далеко не долетали до нашего расположения, грохоча, рвались, вспахивая землю. Врагу отвечала наша артиллерия. Звонко лопались выстрелы впереди, с боков, сзади. На мгновенье небо и земля освещались вспышками выстрелов, и снаряды с шелестом летели через голову в стан врага. Словно стальная шевелящаяся крыша шумела над головой. Полюбовавшись ночным фейерверком огня, я ушёл снова спать. Настал день, снова наша авиация нанесла сильный удар по вражеским позициям, и немецкие пушки замолчали всерьёз и большинство из них навсегда.

День был полон хлопот и труда. Вечером, разбирая на столе газеты, папки с документами, я наткнулся на маленький красноармейский альбом.

Это альбом и пишет в него один из моих красноармейцев. Я взял его прочесть к себе в избушку. Хорошие стихи есть о войне, о любви. И сидя сейчас над письмом тебе, я вспомнил одно произведение из альбома.

На улице полночь. Свеча догорала,

Звёзды видны.

Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,

В пылающий адрес войны.

Как долго ты пишешь его, дорогая,

Окончишь и примешься вновь.

Зато я уверен – к переднему краю

Прорвётся такая любовь.

Давно мы из дома. Огни наших комнат

За дымом войны не видны.

Но тот, кого любят, но тот, кого помнят,

Как дома – и в дыме войны.

Теплее на фронте от ласковых писем,

Читая, за каждой строкой

Любимую видишь и Родину слышишь,

Как голос за тонкой стеной…

Мы скоро вернёмся. Я знаю. Я верю.

И время такое пройдёт.

Останутся грусть и разлука за дверью,

А в дом только радость войдёт.

И как-нибудь вечером, вместе с тобою

К плечу, прижимаясь, плечом,

Мы сядем и письма, как летопись боя,

Как хронику чувств перечтём.

Именно это чувствую я, когда пишу тебе письма. Я знаю, ты их хранишь. Это действительно летопись боя. И если не мы с то-бой, то пусть сын прочтёт эту летопись, когда он вырастит.

Настало лето. А с теплом, зеленью и солнцем расцвели ярче надежда на скорый разгром врага, на скорое возвращение домой.

На западе, юге, севере сгрудились грозовые тучи над головой Германии. Германия, породившая бредовую идею мирового господства и безумных правителей – диктаторов, скоро встанет перед страшным судом. Этот суд будет наш. И обвинительное заключение прочтено уже востоком. Восток – это заря новой жизни, это солнце будущего уже теснит чёрные силы за священные границы. Зверь будет раздавлен между востоком и западом. Нужно обязательно дожить до этого дня, нужно обязательно побывать в нём. (Конец письма утерян).