Письмо

Привет, моя дорогая жинка!

Давно я тебе не писал писем. В тех письмах, которые я посылал домой, я знаю, ты не находила того, чего тебе хотелось. Не было тёплого слова к тебе, не было сказано отдельно для тебя. Я это объясняю ничем иным, как той обстановкой, в которой я это время находился. Госпиталь – это для меня заполненный день, а вечером без света писать невозможно. Ведь я в госпитале почти с первых же дней стал проводить политбеседы по палатам. На это уходило всегда несколько часов. Затем обход врачей, посещение кабинет лечебной физкультуры – короче говоря, все время и внимание так дробилось, что мысль и чувство не могли расцвести настолько, чтобы излиться в письме. Но вот я снова в полку. Получил кучу твоих писем, получил фотокарточки. И вот сейчас, когда и у меня сложились совершенно неожиданно некоторые обстоятельства, я имею возможность перечитать вновь все письма, пересмотреть фотографии. Да, Зоя, жизнь тебя здорово высосала. На твоём лице я читаю усталость, горькие складочки появились у рта. Ты сильно похудела. Но ты напрасно думаешь, что твоя внешность изменит моё отношение к тебе. Ведь наша с тобой жизнь развивалась исключительно на благоприятной любвеобильной почве целых 12 лет. За эти годы для нас не было ни одного серьёзного испытания. Война принесла это испытание. Она наложила отпечаток на всё. Кто знает, вернусь ли я домой и какой буду, если вернусь. Важно, дорогая моя жинка, чтобы сердце оставалось нежным и пусть стареющая, но всё равно любовь питала неустанно его и в дни суровых переживаний, и в час встречи, быть может, физически искалеченных, когда-то прекрасных людей, связавших свою жизнь не из-за блистающей внешности, а из-за любви друг к другу. Только одно я хочу от тебя, всё же беречь и беречь своё здоровье. Трудно это, я знаю. Но ты пойми, чем ты будешь уравновешеннее, чем спокойнее, тем лучше будет для организма. Я тебе приведу маленький факт. Я уехал на два дня в одно из своих подразделений. Возвращаюсь оттуда и не узнаю Должикова. Он страшно похудел, глаза провалились, лицо стало тёмным. Можно было подумать, что из него выпустили, по крайней мере, половину крови. Выясняю, в чём дело. Оказывается, случилась одна крупная неприятность по службе, грозившая ему очень печальным исходом. И вот от одного сознания, что может быть, он за полтора суток выболел так, словно месяц лежал в тифе. К счастью, всё окончилось благополучно, и тревога была напрасной. Но чтобы принять прежний вид, ему придётся, наверное, накапливать потерянное с месяц.

Во-первых, обо мне ты не должна совершенно беспокоиться. Я знаю, вы там, в тылу представляете нашу жизнь такой страшной, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А на самом деле мы здесь живём во много раз лучше, чем вы. Мы всем обеспечены с лихвой. А война – это наша работа, причём она, конечно, иногда требует всё, вплоть до жизни, а иногда дело ограничивается временным напряжением нервов духовных и физических сил. У нас здесь пока что ничего существенного не происходит. Поэтому будь спокойна за меня и тебе сразу станет легче. Заботы по дому нужно стараться так организовывать, чтобы они шли без особого морального переживания. Ну, трудно, тяжело, не хватает. Но лучше будет, если подумать спокойно над поиском благоприятного выхода, чем содрогаться от этих трудностей, мучиться от сознания, что эти трудности есть. Ведь самим мучением трудности не уменьшить ни на каплю. Пиши мне письмо, как только тебя что-нибудь начинает мучить – тебе станет легче от того, что поделилась со мной, а я, может быть, смогу что-нибудь посоветовать.

Ходите по вечерам и утрами с Валерием или с Верой на рыбалку. Только, боюсь опять, не хватит у тебя терпенья. Маме посоветуй взять в тайгу с собой мои боеприпасы и там Ф.С. сможет иногда что-нибудь подстрелить. Всё это будет к столу прибавка. Ходите по грибы, можно было бы съездить к Кузьме в Самус, затем по ягоды и грибы. В общем, как-нибудь обманывайте те недостатки в питании, которые сейчас сильно сказываются на вашем и моральном и физическом состоянии.

А наши с тобой отношения, милая Зойка, нам незачем пересматривать. Быть бы живу, и тогда снова будем вместе – какие уж останемся ко дню встречи. Ну, пока всё. Заканчиваю. Русановский, кстати, лежит в Новосибирске. У него была Должикова.