Письмо

На улице тепло. Выпал легкий пуховый снежок. Воздух тих и свеж. Лишь изредка тишина нарушается далёкими орудийными залпами. Я сижу в комнате нашего служебного помещения и при свете электрической лампочки (с немецкой машины) пишу письмо. Электрическое освещение в служебных помещениях – это уже мое достижение. Свет даёт маленький, побывавший в пожаре немецкий автодвижок, восстановленный моими ребятами. В ком-нате сутолока. Хотя ранний час, но уже все на ногах, все спешат уложить дела, личные вещи – сегодня мы двигаемся дальше на Запад. Упорное сопротивление немцев сломлено и сокрушено. Несмотря на отчаянные усилия, прилагаемые ими, чтобы задержатся на отдельных участках фронта, Красная Армия ломает хребет немецкой армии, уничтожает его живую силу. А ведь немцы не на шутку задумали задержаться.

Продолжаю писать уже на новом месте и с большим опозданием. 19 января 1942 г.

Так вот, о немцах: понастроили блиндажей – подземных укреплений, в которых наставили кроватей с перинами, железные печки – в общем, устроились с комфортом. Ну, понятно, раз я описываю, как выглядит немецкий блиндаж, следовательно, немцев уже там нет.

Море огня опоясывало деревушку, в которую мы приехали. Огненное полукольцо находилось в нескольких километрах, но деревни, зажженные немцами, горели так сильно, что ночью все было освещено зловещим красным светом. Но вот прошел лишь день-два и горизонт чист. Немцы безудержно откатываются на запад под ударами, наносимыми и днём и ночью Красной Армией.

Вчера в нашей деревушке по улице провели несколько групп пленных немцев. В длинных зелёных шинелях из тонкого сукна, в пилотках и сапогах, обросшие, грязные донельзя, они вызывали отвращение. Старухи и дети, не говоря уже о других, грозили им кулаками и слали проклятья – ведь всего несколько дней назад они здесь глумились над ними, издевались, убивая просто так, ради собственного удовольствия.

Вчера, наконец, я получил долгожданное письмо из дома. Родным домом, моими родными повеяло от него. И это самое ценное – я увидел вас всех на фотографии.

Эту фотокарточку моментально подхватили мои товарищи. Даже командир части и комиссар попросили взглянуть на новогодний стол, собранный далеко в тылу, пусть не нашими, но всё равно близкими родными людьми.

И все остались очень довольны сервировкой стола. И все вздохнули, глядя на полную четверть пива, и невольно сглотнули слюнки. Вино и водка на нашем новогоднем вечере тоже были, но пиво – это мы почти ещё не кушали здесь.

Радость моя несколько омрачалась тем лишь, что ни одной строки, если не считать надписей на фото, не было написано Зоей. Почему? Здорова ли ты, Зоинька? Да и вид твой и Веры, можно сказать, унылый. Как ваше здоровье? Почему ничего не написали о своей жизни, о работе? Я знаю, что работать приходится много, но где, как, – это очень интересно, очень важно. Валерочка выглядит хорошо. Стал совсем большой. И лучше всех, а главное, по-новогоднему, выглядит Сима. Она делает правильно – тяжело, слов нет, но горем делу не поможешь – нужна бодрость, нужен смех, если даже трудновато.

Я вам посылаю нашу фронтовую песенку – «Катюшу». Разве можно петь её без смеха. А ведь это действительно происходит так, как поётся в песенке. За «Катюшей» немцы охотятся изо всех сил, но, увы, – не видать им, как своих ушей. И вот под её грозный гул бойцы поют песенку о ней.

Очень жаль, что не совсем ясно вышла фотография – плохо заметно маму. А маме я скажу: не волнуйся напрасно. Ничего со мной не случится особенного. Пока что я живу во много раз лучше, чем даже дома, если не считать, что скучаю по вам. Питание прекрасное, даже со стопочкой. Масло, шоколад – не переводятся. Одет красиво и тепло. Кроме шинельки и меховой жилетки имею замечательный полушубок, прекрасно сшитый. Меховая шапка, рукавицы кожаные и замшевые стёганые. Шерстяное кашне. В общем, одет так, что 100-градусный мороз могу терпеть. А то, что на фронте – так сейчас тут только и нужно быть всем, кто способен носить оружие, всем, кому дорога жизнь и честь нашей семьи, нашей родины.

Получили ли вы мои письма? А главное, получили ли деньги? Я до отъезда на фронт выслал денежный аттестат на 600 руб. Это было 24 ноября. У меня сохранилась квитанция и опись вложения. 30 ноября я послал с дороги из Свердловска 500 руб. (квитанция № 934). 30 декабря я послал через нашу полевую почту 600 руб. (квитанция № 963) и 13 января я послал 100 руб. (квитанция № 1531). Кроме этого, я послал посылку – моё тёплое бельё, что я купил в Новосибирске, Валерию шоколадку, два свитера тёплых, тоже покупал себе под гимнастёрку, и одеяло летнее (квитанция № 139). Напишите обязательно, получили ли вы всё это и как вам выплачивают деньги по аттестату – аккуратно или нет. Пишите, чем мог бы я вам ещё помочь – может быть, нужно написать кому-нибудь в Томске о помощи вам. В общем, мне хочется, во-первых, знать, как вы живете и работаете, во-вторых что-нибудь ещё сделать для вас. Имейте в виду, что мои переводы, это далеко не всё, что я получаю – это излишки. Это ещё раз должно показать вам, что мы живём здесь очень хорошо.

Снова я это письмо продолжаю лишь 22 января, а когда пошлю – не знаю. Снова двигаемся, и пока я писал, почта уехала дальше.

Ну, во всяком случае, всё это не устарело и не так уж важно, когда вы получите письмо.

На днях встретились с группой товарищей, бывших в другой деревушке. Там ещё ярче прошли события, связанные с освобождением от немцев. Ребята рассказывают, что их всех поголовно «обцеловали» и старушки, и старики, и молодёжь, со слезами на глазах встретило население красноармейцев. И среди радости, принесённой через смерть и страх, через огонь и кровь, всегда наша русская натура находит юмористическую струнку. Рассказывают: «Немцы не ожидали удара. Выскочили из домов в панике. Тем не менее особые группы сразу же приступили к своему гнусному делу, начали поджог домов. Но успели зажечь только один дом. И вот при устроенном ими самими «электрическом» освещении их так начали лупить, что они не успевали поворачиваться. Бежали так, что даже натренированные наши бойцы не успевали их настигать. Правда, немцы бежали босиком – им куда легче, чем красноармейцу в пимах. И вот некоторые из немцев попытались сесть на мотоциклы. Предстаете себе такую картинку. Пара немцев смешно громоздятся на мотоцикл, и вдруг – взрыв, дым и после того, как дым рассеялся, посреди улицы, освещенный пожарищем, обалдело, стоял немец – без штанов. Оказывается, очень ловко оторвало заднее колесо, седло у мотоцикла и заодно сорвало зад штанов у "чистокровного арийца".

И казалось, что в рассказах об этом бое самым замечательным и интересным было именно это событие, над которым долго хохотали. А какой замечательный журнал выпускается у нас – «Фронтовой юмор». Действительно, это самый искренний весёлый юмор, который рождается не в редакциях журналов, а в народной массе, здесь в снегу, на разбитых немецких пушках и танках. Например, немец получил из дома письмо. Жена ему пишет: «Милый Ганс, пришли мне боты, шубу меховую, тёплую шляпу и лисий воротник». Ганс, прочтя письмо, крепко выругался: «Черт возьми, если это я ей пошлю, то в чём же я сам останусь?» И действительно, гансы и фрицы одевают всё, что может хоть немного спасти от мороза.

Вам посылаю фронтовую сказочку про лису. Как тонко высмеивается германское командование.

Так живём мы здесь, воюем ради нашей жизни, ради веселья и счастья всех наших свободолюбивых народов, ради свободы всего человечества от коричневой чумы.

Письмо заканчиваю уже на 3-м месте, 25 января. Пишу на полевой почте, на двери несколько неудобно, но писать можно. Вчера получил сразу 3 письма от тебя, Зоя. Был им рад несказанно и несколько опечален твоим видом. Ты сильно похудела, потому что, видимо, по-прежнему не соизмеряешь своих сил. Нельзя всё же сознательно загонять себя в гроб. Нужно несколько обдуманнее работать, чтобы зря энергию не расходо-вать. А ты, я представляю себе, бегаешь по-прежнему везде сама, всё стараешься. Сделать за всех – это неправильно. Береги силы и здоровье. Работы ещё очень и очень много нужно будет сделать – и тебе до моего прихода домой и вместе нам с тобой.

Могу порадовать тебя – наша воинская часть получила благодарность за прошедший боевой период, за победы, одержанные над немцами. Сейчас мы отдыхаем, чтобы с новыми силами снова ринуться в бой. Зоинька, ведь я писал, что я очень тепло одет, напрасно вы беспокоитесь. Я, наоборот, отослал свое тёплое бельё домой, а вы навстречу мне шлёте ещё. Посылки я ещё не получил, но, вероятно, получу, если выслали. А если не принимают – не посылай, спасибо, милая. Ножницы я себе купил, всем остальным тоже обеспечен. Больше заботьтесь о себе и о своих близких, чем обо мне. Помни – обо мне заботится вся страна, а о тебе – я. То, что ты просила, я напишу сегодня-завтра Томскому военторгу, чтобы они давали больше обедов – действительно, безобразие, на 5 чел. – один обед. Это я устрою. Я до слёз тронут любовью моих сестренок, они даже меньше заботятся о мужьях, чем обо мне. Я это знал, я такой же – ты ведь знаешь. А такая привязанность есть самое святое чувство. Но не думай, что от этого мои отношения хуже к тебе. Я тебя люблю как жену, друга жизни, а их – как своих сестёр – это ясно.

Зоинька! Я после твоих писем ещё раз прочитал записку к тебе – хотел её выбросить, ибо она потеряла смысл, но оставил, ибо там я пишу о своей любви к тебе.

Ведь 12 лет нашей совместной жизни – это не шутка. Это золотой период, который преступно забыть или осквернить.

Ну, ладно. Буду писать второе письмо, а то это и так получилось очень длинным по времени и по количеству строк. За сына я рад – он выглядит хорошо. Валерочка, я постараюсь скоро послать тебе карточку с себя – ты увидишь, как я тепло одет. А сейчас я живу дома, сплю на диване, слушаю радио и патефон у печки. Валерочка, я захватил немецкий мотоцикл и научился на нём ездить. Как только разобьём немцев – будем с тобой снова вместе и тогда уж поедем вдвоём на мотоцикле и возьмём маму в коляску. А пока что помогай маме и мне. Мне ты будешь помогать воевать тем, что будешь слушаться маму и бабушку, будешь учиться читать и писать, ездить на лыжах.

Крепко целую всех вас, мои дорогие.